Ефим Сегал, контуженый сержант

– Не мог, – насмешливо сказал Ефим. – Представьте себе, Марфа Степановна, не мог! – Он уже догадался, куда клонит парткомовская дама и, с любопытством ждал, какой эффект произведет на нее это «не мог».

– Как, «не мог»?! – возмутилась Дубова. – Прошу объяснить.

– Повторяю: не мог, – и добавил, как выстрелил: – Лгать не мог, Марфа Степановна!

– Лгать?! – Дубова как ужаленная сорвалась с места. – Что значит – лгать? Вы себе отдаете отчет?

Гапченко вопросительно, с испугом, смотрел на Ефима: «Что ты, дескать, мелешь?!»

– Да, отдаю себе отчет и готов пояснить, – начал Ефим, заранее радуясь возможности насолить неприятной ему партруководительнице. – Прежде чем писать очерк, я спрашивал, в частности, и товарища Дуганова: движет ли его делами исключительно партийный долг? И он, и другие мастера-ветераны сходились в одном: они помогают сейчас стране по зову совести. В уме работу держать надо – война! Как же я мог после их слов пороть отсебятину, то есть попросту лгать?

Дубова и Гапченко, словно по команде, закурили. С мальчишеским восторгом наблюдал Ефим, как перекосилась и без того злющая физиономия Дубовой.

– Этого не может быть! – закричала она вдруг. – Это навет! Вы оговариваете честных коммунистов! – Она рванула телефонную трубку. – Три-одиннадцать! Диспетчерская механического? Дубова говорит. Прошу срочно к телефону Дуганова! – Она бросила шальной взгляд на Сегала, мол, попался, субчик, сейчас я тебя выведу на чистую воду! – Владимир Сергеевич, здравствуйте! Да… Дубова. Вы читали очерк в нашей газете? Верно там все написано? Ну, хотя бы о вас?.. Все верно? Ну, а как насчет вашего партийного долга? Ведь вы наверняка говорили о нем корреспонденту?.. Спрашивал?.. И что вы ему ответили? Да?.. Точно?.. – Она бросила трубку на рычаг, ввинтила веснушчатыми пальцами окурок в пепельницу, обмякла в кресле, процедила сквозь зубы: – Можете идти.

За порогом кабинета Дубовой Ефим разрядился в ее адрес многоярусной непечатной фразой. Гапченко внешне никак не отреагировал. Когда они вернулись в редакцию, Федор Владимирович опустился в кресло, облокотился на письменный стол, обхватил голову худыми руками, молчал. Удивленно молчал и Ефим.

– Так на чем же мы с тобой остановились? – спросил после долгой паузы редактор, не глядя на Ефима.

– Когда? Где?

– Да перед тем как идти к Дубовой.

– На подготовке номера в честь Победы!

– Задание понял?

– Понял.

– Ну, тогда ступай. Мне тут кое-что обмозговать надо.

Хитер же этот Гапченко, думал Ефим, покинув кабинет, так и ускользает от важных разговоров!.. А потолковать надо бы! Кто прав, по его мнению: журналист Сегал, не пожелавший врать в газете, или секретарь парткома, готовая обозначить присутствием партийного долга любое полезное дело? И вообще, откуда взялось, с какой целью насаждается это понятие?

До Октября семнадцатого, когда в России не было большевистской партии у власти, миллионы крестьян, ремесленников и рабочих, держали повседневным труцом огромную страну, знать не зная о каком-то партийном долге. Переодетые в солдатские шинели, они жертвенно стояли за свою Родину на полях сражений – без «партийного долга». Почему же после Октябрьской революции и высокие порывы, и благие дела народов страны партия большевиков ставит в заслугу себе под флагом «партийного долга»? Не надумано ли само понятие – партийный долг? Не есть ли это преднамеренный расчет раздуть авторитет компартии, доказать жизненную необходимость ее существования, оправдать «кипучую деятельность» великановых, дубовых и им подобных?

Мысли Ефима вернулись к Дуганову. Славный человек! Не покривил душой старина, не подвел. Сам того не ведая, выбил ой какую дубинку из волосатых лап Марфы Степановны.

Хорошо, что не перевелись на Руси честные люди! Если они к тому же члены ВКП(б) – вдвойне им хвала! Непросто под тысячетонным партпрессом позволить себе роскошь остаться правдивым и, о Господи, со своим собственным мнением.

… - Товарищ Сегал! Ефим Моисеевич! – звал Ефима знакомый голос. Он вздрогнул: перед ним – Горина.

– Здравствуйте! – она улыбалась, но выражение ее глаз поразило Ефима: в них была не то печаль, не то затаенная растерянность.

– Рад вас видеть, Зоя Александровна, – ответил он встревоженно, – простите за прямой вопрос: вам нездоровится? Случилось что-нибудь?

– Спасибо, я здорова. А вы проницательны! Пожалуйста, зайдите ко мне сегодня после шести, – она повернулась к двери, – впрочем, если вечер у вас свободен, разрешите пригласить вас в Измайловский парк, скажем, в семь тридцать. Там небольшая читальня, знаете?.. Так придете? – спросила она, как показалось Ефиму, загадочно, пожалуй, даже кокетливо.

– Конечно, обязательно, – пробормотал он изумленно.

– Тогда до свидания!