Ефим Сегал, контуженый сержант

– Дубова? – удивилась Зоя Александровна. – Почему Дубова?

Ефим вкратце рассказал о том, как посадил сегодня Дубову в лужу.

– Очень прискорбно! Мало у вас недругов, нажили еще одного, и какого! Дубова не из тех, кто прощает обиды. Я и пришла сюда затем, чтобы предупредить вас быть осмотрительнее, осторожнее. Как ни горько, остается уповать на лучшее. – Горина глянула на свои простенькие наручные часы. – Поздно, пора домой.

У станции метро они попрощались.

– До свидания, мой друг, не говорю «прощайте», а «до свидания!»» – тепло сказала Зоя Александровна. – Я позвоню вам в редакцию. Или вы позвоните мне домой, – она назвала номер телефона.

Долго стоял Ефим на том месте, где расстался с Гориной. На душе было муторно. С уходом Зои Александровны образовалась в нем, вокруг него невосполнимая пустота. Он медленно побрел в общежитие.

Глава двадцать первая

Встреча с Крошкиной после неприятной загородной истории прошла, вопреки ожиданию, тихо и гладко. Тиночка сама напомнила о задании, которое предстояло выполнить сообща.

– Я рада с тобой поработать, – сказала она дружелюбно, – у тебя есть чему поучиться.

Трудились дня четыре, по несколько часов в день. Очерк о солдатах тыла писал Ефим. Тина сидела рядышком и время от времени, как бы невзначай, близко прижималась к нему. Он осторожно отодвигался, а она словно заигрывая, снова и снова придвигалась к нему поближе.

«Что ей от меня нужно? Сколько еще будет продолжаться эта игра без правил?» – к удивлению для самого себя, без раздражения на Тину, думал Ефим. Ведь тогда, в доме отдыха, он твердо решил: с Крошкиной покончено навсегда. И что же? Опять она обволакивает его своей магической паутинкой. А он, необъяснимо почему, не противится, так, слегка защищается от ее заигрываний и, заглянув в себя, обнаруживает: все еще нравится ему Тина, его клятва навсегда с ней покончить улетучивается Бог весть куда…

В один из дней, когда они возвращались с завода, Тиночка так, между прочим, предложила:

– Давай сегодня вечером поработаем у меня дома. А позже поиграю на пианино, я ведь, знаешь, брала уроки у Брюшкова. Сыграю Шопена, Бетховена, Шумана. Идет?

«Вот те на! – удивился Ефим, – опять тянет к себе домой!» Первая мысль была отказаться от приглашения, работать можно и в редакции, и в парткабинете. Но наперекор доводам рассудка, веря, что им руководит лишь горячее желание послушать в хорошем исполнении любимую музыку, он согласился.

… Вечером Ефим снова очутился в знакомом особнячке. Мать Алевтины встретила его вежливо, но прохладно. Папа дома отсутствовал. Ефим осмотрелся и отметил про себя: в это посещение и обстановка в доме уже не казалась изысканной, и потолки пониже, и окна поуже…

– Мамуля, – попросила Тина, – вскипяти попозже самоварчик. К тому времени и папочка придет, вместе и почаевничаем.

Она пригласила Ефима в свою комнату.

– Посиди, я сейчас.

Он опустился на мягкое кресло. От нечего делать устремил глаза на две прикрепленные к стене картины. И вдруг его взгляд остановился на вправленном в резную рамку фотопортрете молодого мужчины. Из рамки самодовольно и свысока смотрел на него Константин Иванович – Тиночкин ухажер и обожатель. Его самоуверенный взгляд обжег Ефима, почудилось: Константин Иванович насмешливо улыбнулся и укорил: «Голуба! Зачем ты сюда явился? Экий недогадливый…».

Вернулась Тина, успевшая переодеться. В голубом шелковом облегающем коротком платье она сошла бы за девчонку, если бы не лицо тридцатилетней женщины.

– Аврал, Ефим Моисеевич! За работу! – защебетала она, доставая из стола стопку чистой бумаги.

Не работать хотелось сейчас Ефиму – уйти скорее отсюда! «На кой дьявол приперся, балда! – ругал он себя. – Поманила тебя Алевтина пальчиком – и ты уж тут как тут… Вот и получай, что заслужил!»

– Ты совсем меня не слушаешь! – Тина глядела на него вопросительно. – Какая муха тебя укусила?

– Овод! – буркнул он раздраженно. – Пустяки, начнем писать.

Но работа не клеилась. Ефим все время чувствовал на себе высокомерный, насмешливый взгляд Константина Ивановича – взгляд победителя!

– Что с тобой сегодня? – допытывалась Тина и еще больше выводила его из себя.

– Тиночка, папочка пришел, самовар на столе, ждем вас, пожалуйста!

Приглашение пришлось как нельзя кстати. Ефим быстро собрал листы бумаги, сложил вчетверо, пихнул в карман пиджака.

– Ладно. Завтра в редакции допишем. На сегодня хватит.

Общий разговор за чаем не клеился. Проглотив какой-то бутерброд, Ефим поблагодарил хозяев за гостеприимство, заторопился домой.

– Куда же вы? – обиделась Тина. – А Шопен? А Бетховен?..

Ефим отметил: при родителях она обращается к нему на «вы».

– Ах, да! Извините, с удовольствием послушаю.

Слегка подталкивая его сзади, приговаривая: «Ну же, ну, бука!», она привела его в знакомую гостиную, усадила в кресло, села за пианино.

– Для начала сыграю седьмой вальс Шопена.