Эфиопика

– Какой же она тебе показалась сегодня, почтеннейший Каласирид, не украсила ли она отчасти это торжество?

– Помилуй, – сказал я, – Харикл! Ведь это все равно что спросить, затмевает ли луна остальные светила.

– Однако кое-кто хвалил, – возразил он, – и фессалийского юношу.

– Да, – промолвил я, – но ему уделяют лишь второе или даже третье место, поистине признавая твою дочь венцом и средоточием шествия.

Хариклу были приятны эти слова, да и я, говоря, впрочем, лишь истину, тем не менее достигал желаемой цели: войти к нему в доверие.

Улыбнувшись, Харикл сказал:

– Я сейчас иду к ней. Если тебе угодно, пойдем взглянуть, не расстроилась ли она от шума толпы.

Я с радостью согласился, показывая тем Хариклу, что его дела для меня важнее всяких других.

Придя в жилище Хариклеи, мы застали ее томящейся на ложе, и глаза ее были увлажнены любовью.

Она обняла отца, как обычно, и на его вопрос, что с ней, сослалась на головную боль, говоря, что с удовольствием осталась бы в одиночестве, если это возможно.

При этих ее словах обеспокоенный Харикл вместе со мной покинул комнату, велев служанке соблюдать тишину.

Отойдя от дома, он обратился ко мне:

– Что это такое, почтеннейший Каласирид, что за болезнь напала на мою дочку?

– Не удивляйся, – ответил я, – если среди столь многолюдного шествия ее сглазили.

– Как, – сказал Харикл с насмешливой улыбкой, – и ты, как простой люд, веришь в дурной глаз?

– Да, – отвечал я, – как и вообще во все то, что истинно. Ведь вот в чем дело: этот окружающий нас воздух проникает в глубь нас через глаза, ноздри, дыхание и другие пути. Те свойства, какими обладал он снаружи, вносит он в тех, кто его впивает, занося в них семена тех недугов, что были в нем, когда он вошел в тело. Поэтому, когда с завистью взирают на красоту, то наполняется окружающий воздух этим дурным свойством, и завистник источает на ближних свое дыхание, полное горечи. Оно очень тонко и поэтому проникает до самого мозга костей. И многим болезни приносит зависть, имя которой – дурной глаз. К тому же, Харикл, обрати внимание еще вот на что; сколько людей заразилось глазными болезнями и сколько – разными поветриями, вовсе не прикасаясь к больным, удаляясь от их ложа и от стола и только подышав с ними одним воздухом.

Я могу это тебе подтвердить если не иным примером, так хоть возникновением любовной страсти: своим зарождением она обязана видимым предметам и, словно дуновение, через глаза, стрелою вонзается в душу страсть. Да это и очень естественно, ведь из средств наших ощущений зрение – самое подвижное и горячее, – оно наиболее восприимчиво к истечением и свойственным ему огневым духом навлекает любовь с ее переменами.

Если, для примера, надо тебе привести действительный случай, записанный в наших священных книгах о животных, так вот он: харадрий[77] исцеляет страдающих желтухой. Если больной этой болезнью взглянет на эту птицу, она убегает, отвратив свой взор, с закрытыми глазами, не потому, как думают некоторые, будто бы она отказывает в своей помощи, но оттого, что, увидав такого больного, она, естественно, притянет к себе его болезнь. Вот почему она избегает взгляда, как удара.

Ты, может быть, слышал о змее, называемом василиском, который одним своим дыханием и взглядом сушит и губит все, что ему попадается. Поэтому не надо удивляться, если случается людям сглазить тех, кто им всего дороже и кому они желают лишь добра: природа вызывает в них зависть, и они творят не то, чего желают, а то, что свойственно их природе.

Немного помедлив, Харикл отвечал:

– Ты очень мудро и убедительно разрешил спорный вопрос. Если бы и Хариклея почувствовала когда-нибудь страстную тоску любви! Тогда я считал бы ее здоровой, а не больной. Но ты знаешь, что для этого-то я тебя и призвал: сейчас нечего опасаться, чтобы эта безлюбая ложененавистница испытывала страсть. Вероятно, ее в самом деле сглазили. Я не сомневаюсь, что ты ее исцелишь, раз ты мне друг и так мудр во всем.

Я обещал Хариклу помочь по мере сил его дочери, если замечу ее недуг.

Мы еще обсуждали этот вопрос, как вдруг к нам с поспешностью подбежал кто-то и сказал:

– Вы, друзья мои, так медлите, словно вас позвали не на пиршество, а на битву или войну. Это празднество устраивает красавец Теаген, а покровительствует ему величайший из героев – Неоптолем. Приходите и не заставляйте откладывать пир на вечер: вас только одних недостает там.

Харикл шепнул мне на ухо:

– Вот принесло его с этим приглашением, уж очень некстати оно. Человек этот, видимо, сильно подвыпил. Однако пойдем, иначе он в конце концов еще прибьет нас.

– Ты шутишь, – заметил я, – впрочем, пойдем.

Когда мы пришли, Теаген отвел Хариклу место подле себя. Он отнесся с почетом и ко мне ради Харикла.