Эфиопика

Нет, по следам и по голеням мощным сзади познал я
Вспять уходящего бога легко, —

то есть «текущего в своем движении» – вот ведь что значит «вспять уходящего бога легко», а не так, как некоторые ошибочно думают, предполагая, будто «легко познал я».

– Божественный муж, ты посвятил меня в эту тайну, – сказал Кнемон. – Но ты не раз назвал Гомера египтянином, а об этом, пожалуй, еще никто не слыхивал до сих пор. Я не смею сомневаться, но, совершенно пораженный, умоляю тебя не пропускать никаких подробностей в твоем рассказе.

– Это, Кнемон, – сказал Каласирид, – совсем далеко от нашей нынешней беседы; впрочем, выслушай и об этом вкратце. Пускай, друг мой, Гомера называют по-разному и всякий город желает быть родиной такого мудреца. На самом же деле Гомер был наш сородич, египтянин. Родина его – Фивы, называемые у него стовратными[80]. Отцом его, по видимости, был жрец, на самом же деле – Гермес, жрецом которого был мнимый его отец. Его жена, исполняя некий отечественный обряд, опочила в святилище, и вот сошло божество и зачало Гомера, отмеченного знаком, что рожден он от неравного соединения. Ведь с самого рождения обильные волосы покрывали одно его бедро. Затем, странствуя среди разных племен, в особенности же среди эллинов, и распевая свои творения, он и получил свое прозвание. Не говорит он сам о себе, не называет ни своего города, ни рода, но те, кто знал, что у него было на теле, нарекли его этим именем[81].

– Но с какой целью, отец мой, Гомер умолчал о своей родине?

– Он или стыдился того, что был изгнан – ведь его преследовал отец, когда Гомер, выбранный из эфебов в число священнослужителей, был уличен как незаконнорожденный по этому знаку у себя на теле[82], или он сделал это, руководясь мудростью: отвергнув свою настоящую родину, он любой город почитал своим отечеством.

– Мне кажется, ты вполне прав, и я ссылаюсь на то, что творения этого поэта изобилуют каким-то египетским смешением загадочной сокровенности со всяческою приятностью, да и его природные свойства превосходны. И конечно, он не выдавался бы так среди всех, если бы он не был причастен к какой-то божественной и высшей основе. Но, Каласирид, после того как ты по-гомеровски открыл, что перед тобой были действительно боги, что случилось затем, скажи мне?

– Случилось, Кнемон, похожее на то, что было ранее: снова бессонница, замыслы и ночам любезные раздумья. Я радовался, надеясь найти нечто, в чем уже отчаивался, и ожидая снова вернуться на родину. Но мне было мучительно думать, что Харикл лишится своей дочери. Я затруднялся, каким образом потребуется увезти вместе молодую чету и подготовить отъезд. Я беспокоился, как скрыть побег, куда направиться, каким образом, по суше или по морю. Словом, меня охватил вихрь забот, и я без сна, в терзании провел остаток ночи.

Еще не вполне рассвело, когда двор огласился шумом, и я услышал, как кто-то звал:

– Эй, слуги!

На вопрос моего раба: «Кто стучит в дверь и что нужно?», пришедший отвечал:

– Доложи обо мне, это я, Теаген, фессалиец.

Я обрадовался, когда мне доложили о приходе юноши, и велел просить его войти. Вот, думал я, сам собой подвернулся случай приступить к исполнению моих замыслов. Я предполагал, что юноша, узнав во время пира, что я египтянин и прорицатель, пришел искать моего содействия в своей любви. Ведь и он, думалось мне, разделяет те представления о египетской мудрости, каких держится большинство, превратно считающее ее, по неведению, единой и неизменной.

На самом же деле, один из видов этой премудрости общедоступен и, если можно так выразиться, влачится по земле: это идолов служанка, лишь к телам мертвецов льнущая, к травам и зельям приверженная. К чародействам она прибегает, сама никакой благой цели не достигает и своих приверженцев к ней не направляет, но во многом сама в себе заблуждается и лишь жалкие и скудные дела порою вершит. Пустые призраки выдает она за истину, а затем рушит все надежды. Она недозволенных дел изобретательница, необузданных наслаждений служительница.

Зато другой вид ее, дитя мое, это мудрость воистину, между тем как первый вид ложно присвоил это имя; в ней-то и упражняемся с малых лет мы, жрецы, и весь род священнослужителей. Эта мудрость взирает ввысь на небеса, с богами общается, природе лучших существ причащается, звезд движение испытует, предвидение будущего стяжает. От земных зол она удаляется, все ею к красоте и пользе устрояется.

Благодаря ей и я вовремя покинул родимый край, чтобы, как тебе уже раньше рассказывал, и самому избежать ее предсказаний и миновать взаимной распри моих сыновей. Но во всем этом надо положиться на богов и на судьбы: они обладают властью свершить или не свершить. Они заставили меня бежать из родимого края не только по этой причине, но и для обретения Хариклеи. Каким же образом осуществится это – ты узнаешь из дальнейшего.

Когда Теаген вошел, я ответил на его приветствие, усадил его на ложе близ меня и спросил:

– Какая причина привела тебя ко мне так рано?