Эфиопские хроники XVII-XVIII веков

Тогда собрались все священники, кои суть дух господен (ср. Исайя 61, 1), числом 170, не считая чад псалтирных[925], которые учатся духовным стихам, и толкованию Писания, и песнопениям Иареда[926]. Они читали Писание, и служили всю службу в церкви отца нашего Такла Хайманота, и пели под барабан и систру, говоря: «Пою господу, ибо он высоко превознесся» (Исх. 15, 1). И с этим устроили крестный ход внутри церковной ограды, а затем вышли из ворот, распевая: «Алилуйя! — ликует Дабра Берхан! Когда слышит известие о Иясу-царе, ликует Дабра Берхан!» Они пропели это песнопение до конца и пели долгое время, а среди них шествовал малака берханат Кавстос, ибо он шествовал так, что всяк язык ублажал его сугубо, паче всех иереев, и око видевшее восхваляло (ср. Иов. 29, 11), а сладость духовных стихов его веселила сердца. Потом возвратились они с песнопениями, и усердствовал в речах лика мазамран[927] Эльфийос. И когда закончили, прочли «отче наш иже еси на небесех» семь раз ради царя, да хранит бог царствие его! И велел трубить в трубы кантиба Матфей, соблюдавший страну, выкалывая глаза и отрезая уши [преступникам] со времени ухода царя до времени его прибытия, а если появлялся наглый, он шел к нему, и вязал, и воздавал по деяниям его. И приказал он трубить в трубы радости и говорил: «Отныне да посрамятся враги наши и да возрадуются друзья наши: вот победил лев Иясу из колена Иудова[928] и возвратился в здравии в страну свою!». Войско же царское, которое охраняло Гондар, пошло с плясками к кантибе Матфею, и собрались все люди гондарские спереди и сзади, справа и слева, малые и великие, и не осталось [дома] ни мужчины, ни женщины, ни старца, ни младенца. От множества их пыль вздымалась от земли наподобие облака, и было великое ликование в этот день, ибо взошло их светило — Иясу для омраченных тьмою и тенью смерти (ср. Иов. 3, 5), ибо сбылось реченное Исайей-пророком о господе Христе, памяти его подобает поклонение: «Земля Завулонова и земля Наффалимова, на пути приморском, за Иорданом, Галилея языческая, народ, сидящий во тьме, увидел свет великий, и сидящим в стране и тени смертной воссиял свет» (Матф. 4, 15-16). А наместник внутренних покоев царских азаж Агаро устроил великое веселие до рассвета, ибо то был великий день.

Вот написал я все, что видел и слышал; и написано все это для назидания всем и пользы всем, подобно тому как нашел я в истории Мардохая и Хамана: было два евнуха среди слуг царя Артаксеркса, и захотели они убить царя. И стачали они сапоги и посадили туда змей, чтобы убить царя. И, узнав об этом, рассказал Мардохай царю, и убил царь этих двух злодеев и приказал записать в книгу истории Мардохая изложение этой истории. И эта история помогла Мардохаю во время свое, и спасла его от смерти и мести Хамановой, и стала напоминанием изрядств его[929]. И того ради написал я историю опечаленных сердцем из-за отсутствия царского, чтобы была она напоминанием об изрядствах их для детей их и детей детей их. Но да подаст бог царю нашему Иясу страх имени своего и красу почитания своего, а враги же и ненавидящие его да будут покорены! Да утишит бог гнев свой и ниспошлет на землю милость и щедрость свою.

ЖИТИЕ ЦАРЯ НАШЕГО ЧЕСТНОГО ИМЕНЕМ ИЯСУ, ПРЕЗРЕВШЕГО ЦАРСТВО И СТАВШЕГО МУЧЕНИКОМ КРОВИЮ ЧЕСТНЫМ 5-го [ДНЯ] МЕСЯЦА ТЭКЭМТА В МИРЕ БОЖИЕМ, АМИНЬ И АМИНЬ

ПРЕДИСЛОВИЕ

Включение «Жития» царя Иясу І в круг памятников эфиопской историографии вызвано обстоятельствами как исторического, так и литературного порядка. В отношении историческом оно интересно потому, что официальная «История» этого царя прекращает свое повествование за два с половиной года до его трагической гибели, а «Житие» как раз специально останавливается на этом немаловажном событии, описывая его как «мученичество святого царя». В литературном отношении этот памятник также занимает особое место: формально принадлежа к жанру житийному, обусловившему некоторые особенности его стиля и композиции, он все же больше тяготеет к произведениям официальной царской историографии.