Эфирное время

Между прочим, Артем Бутейко всегда ее раздражал, у него была удивительная способность все вокруг себя превращать в гадость. Она никогда не понимала, как может Саня с ним общаться. Она знала, что у Артема были всякие коммерческие связи, Саня с его помощью устраивал какие-то рекламные дела. Когда Бутейко приходил к ним в дом, он обязательно говорил ей лично что-нибудь неприятное, например, что она потолстела и постарела. Вроде бы ерунда, но настроение портилось.

Бутейко не просто получал удовольствие, когда обижал людей, он еще и деньги на этом зарабатывал, печатал свои мерзкие статейки, в которых всегда кого-нибудь зло высмеивал, поливал грязью.

Выходил на экраны какой-нибудь приличный фильм, и тут же Бутейко выступал с гадостной рецензией. Чем лучше был фильм, чем известней режиссер, тем злее гавкал на него Артем. Саня, с ухмылкой читая очередной критический шедевр своего приятеля, говорил: «Ах, Моська, знать, она сильна…»

Стоило какой-нибудь эстрадной звезде выпустить очередной диск или клип — Бутейко обязательно высказывал по этому поводу свое драгоценное мнение, сообщал, что «звезда» растолстела, как свинья, или наоборот, стала тощей, как вобла, что никакого голоса у нее нет, на голове парик, а под париком лысина, зубы все до одного вставные, глаза стеклянные. Такой знаменитой она стала потому, что в юности переспала со всеми членами ЦК КПСС, а сейчас ее клипы озвучивают безвестные молодые певицы, которых она держит в своем подвале на ржавых цепях и только ночью, под усиленной охраной придворных уголовников, выпускает погулять.

Конечно, кто угодно мог «заказать» Бутейко, например, эта эстрадная звезда. И между прочим, была бы по-своему права.

В дверь наконец позвонили, Наташа вздрогнула, словно проснулась, бросилась в прихожую, скинула куртку, стала снимать сапоги. Мало ли, вдруг следователю покажется подозрительным, что она до сих пор одета по-уличному? Молния не расстегивалась. Дернув изо всех сил, она сломала ноготь до мяса, села на пол, всхлипнула, глядя, как проступает под ногтем кровь.

«Вот возьму сейчас и не открою! Нет меня дома, и все!»

Однако тут же поднялась с пола и открыла дверь.

Илья Никитич увидел перед собой испуганную, зареванную девочку лет шестнадцати в одном сапоге. Он знал, что ей двадцать, но выглядела она значительно младше своих лет.

— Добрый день, Наталья Владимировна, — он протянул руку и пожал ее маленькую ледяную кисть, заметил кровь на пальце. — Что случилось? Порезались?

— Нет. Ноготь сломала. Здравствуйте. Проходите, пожалуйста. Но только у меня очень мало времени, я должна ехать к маме за ребенком, — заявила она и, наклонившись, принялась ожесточенно дергать молнию сапога. В молнии застряла ткань стареньких джинсов.

— Не мучайтесь, сломаете, — посоветовал Илья Никитич, — лучше наденьте второй, вам ведь все равно скоро уезжать. Я не отниму у вас много времени. Где мы можем поговорить?

— Извините. Вас зовут Илья Никитич? Вы следователь?

— Именно так, — кивнул он, — но только об этом надо было спросить прежде, чем открывать дверь.

— Да, наверное, — она натянула второй сапог, — пойдемте в комнату.

Мебели в квартире было мало, посреди гостиной стоял детский манеж, на его бортике висело несколько пар ползунков.

— Ну что, Наталья Владимировна Анисимова, как вы себя чувствуете?

— Я? Нормально… Почему вы спросили?

— Вы очень бледная, глаза опухшие, красные, вот, ноготь сломали… Ну ладно, долго я вас мучить не буду. Всего несколько вопросов. Зачем вы хотите продать кольцо?

— Мне надо оплатить адвоката. Моего мужа подставили. Это будет сложно доказать, и без адвоката не обойтись, — она вскинула подбородок и сдула легкую светлую челку со лба, — и вообще, если вы хотите меня допрашивать, то я буду говорить с вами только в присутствии адвоката.

— Вот как? Ну ладно. Только это пока не допрос, а беседа. Можно мне с вами просто побеседовать?

— Можно, — буркнула она и смущенно отвернулась.

— Спасибо, — улыбнулся Илья Никитич, — скажите, а вы уже встречались с адвокатом? Он назвал вам цену?

— Да.

— Сколько, если не секрет?

— Много. Пять тысяч.

— Рублей?

— Долларов.

— Действительно, много. Деньги, которые вашему мужу должен был Бутейко, очень бы пригодились сейчас. Верно?

— Бутейко у многих брал в долг. Он жил в долг, — пробормотала она еле слышно и покраснела. У нее была очень тонкая белая кожа, и краснела она яркими пятнами.

— У кого еще, кроме вашего мужа? Назовите, пожалуйста, хотя бы одного человека.

— Я не знаю…

— Ну как же? Вы сказали — у всех. Кто эти «все»?

— У всех, у кого можно было взять, он брал. Опросите его знакомых, пусть сами скажут… Это кошмар какой-то. Мой муж никого не мог убить, даже Бутейко.

— Почему «даже»?

— Потому что Бутейко обо всех писал и говорил гадости. Не человек, а сгусток пошлости. Мой муж здесь совершенно ни при чем, — пробормотала она так быстро и тихо, что Илье Никитичу пришлось подвинуть кресло поближе. Колесики скрипнули, Наташа вздрогнула, вскинула голову, сдула челку со лба и добавила громко, почти выкрикнула: