Ефрейтор Икс [СИ]

— На пенсии… Уж который год. Работаю, что поделать? Молодые-то положенные два года отработают — и в город, — милиционер помолчал, потом спросил: — Что делать-то будем?

— А может, ничего не надо делать? Не все ж еще пропало. Отказались ведь под враньем подписываться…

— Ох, парень, отрыгнется тебе твое благородство… Алика-то, как покалечил? Он же этим, новомодным способом драки владеет… Тьфу ты… Никак не могу запомнить… Что-то там вроде корыта… Он уже лет пять в городе живет, сюда по выходным, да на каникулы наезжает, и умение свое на деревенских увальнях демонстрирует. Летом одного на танцах так ногой по голове огрел, тот недели две в больнице пролежал.

— Вот и меня, тоже хотел… ногой по голове, да неудачно приземлился…

— Ладно, Бог даст, все обойдется… — милиционер пошел к двери, взявшись за ручку, обернулся: — Вы отдыхайте, а я в больницу загляну. Если что — сообщу…

Он ушел. Павел присел к столу, решив подождать часок. По своему опыту знал, какие иногда шуточки откалывает сотрясение мозга. Студенты угомонились. Подошла Вилена, брезгливо бросила на стол обрез, поставила рядом патрон:

— Павел Яковлевич, почему вы покрываете этих подонков? Посмотрите патрон, там же пуля. Верная смерть метров с двадцати…

Он взял патрон, с минуту разглядывал дырявое рыло "жакана". Медленным, усталым движением положил патрон в карман, тихо сказал:

— Ложись спать, не мы выдумали, что утро вечера мудренее…

У нее вдруг задрожали губы, она всхлипнула, и прерывающимся голосом заговорила:

— Это все из-за меня… Ну зачем, зачем я его ударила?! Я даже не сообразила, что их так много… Все они покажут, что обрез у вас был, и все — тюрьма… Я писать вам буду… Я к вам приезжать буду, передачи привозить…

Не на шутку перепугавшись, Павел взял ее за плечи, встряхнул, глянул в мокрое от слез лицо. Руки ее безвольно повисли вдоль тела. Кто бы подумал, что это независимая таежная амазонка.

— Ты что, Вилена? Кто меня посадит?

— Павел Яковлевич! Мой дед семнадцать лет ни за что отсидел. Отец за правду… За справедливость, чуть в тюрьму не угодил… А вы двух человек изувечили… Обрез милиционеру сразу не отдали… И как я не сообразила? Надо было самой отдать…

Павел подтолкнул ее к двери, строго приказал:

— Сейчас же иди спать. Черт знает что… Развела тут слезы…

Она покорно шагнула к двери, но обернулась, шмыгнула носом, сказала, уже спокойнее:

— Отдайте обрез, пока не поздно…

Студенты ушли на работу, когда Павел, сидя в одиночестве в деревенской столовой, наворачивал тройную порцию картошки с котлетами. Он здраво рассудил, что если начальство вычеркивает из его жизни целый месяц, так хоть поесть на халяву. А потому заходил в столовую после студентов, и повариха, сердобольно вздыхая, отваливала ему от души. Благо, еда была за счет совхоза. В столовую вошел Михаил Северьяныч, степенно, по-деревенски, поздоровался.

Повариха высунулась из окна раздачи, спросила:

— Северьяныч, тебе положить котлеток? Тут еще полно осталось…

— Спасибо, Маняша, но жена у меня готовит так же вкусно, как и ты… — поглядев на Павла, сказал: — Вы кушайте, не торопитесь.

Павел спросил:

— Ну как, жив пострадавший?

— Живо-ой… Чего ему сделается? Это добрые люди загибаются в одночасье, а таких даже чума не берет. Покушаете — сходим, проведаем.

— А что, они оба в больнице?

— Один — в больнице, другой — дома. Болничка у нас хоть и маленькая, но хорошая. Бабка Алькина полночи металась, требовала вертолет вызывать, чтобы внучка ненаглядного в город везти, еле угомонилась, когда врачиха ей сказала, что через пару дней его и выписать можно.

Сидя у постели Алика, Павел чувствовал себя очень неуютно. Алик с ненавистью зыркал на него из-под бинтов, а на вопросы Михаила Северьяновича отвечать отказывался. Наконец тот не выдержал:

— Что, беззащитных пацанов дубасить — это, пожалуйста? А как самому прилетело — сразу милицию звать? Допрыгался…

Тут из коридора ворвалась рослая, полная женщина. С визгливым криком: — "Вот он!" — кинулась на Павла.

Михаил Северьянович ловко перехватил ее, усадил на табуретку, сунул в руку стакан с тумбочки с чем-то желтоватым. Она машинально глотнула, оторопело посмотрела на стакан:

— Чем ты меня поишь?

— Это разве не вода? — изумился Михаил Северьянович.

Она поставила стакан на тумбочку, уже спокойнее сказала:

— Если ты, Северьяныч, не посадишь этого бородатого бандита в кутузку, я напишу, куда следует.

— По твоей указке я никого сажать не буду. А тех, кто виноват, посадить бы следовало…

— Вот и хорошо. Ты всегда справедливым мужиком был, за то тебя и уважают.

— Рано радуешься. Если дело до суда дойдет, твоему внучку придется сухари сушить. Так что, носи ему побольше разносолов, поправляться ему побыстрее надо, сил набираться.

— Ты что, Северьяныч?! Мальчишка при смерти, и он же виноват?!

— Ну, до смерти ему еще далековато; его ломом в три приема не убьешь. А за участие в разбойном нападении с применением огнестрельного оружия по головке не гладят.

— Как же так? Что теперь делать?.. — растерянно протянула женщина.

— Что делать? А я почем знаю? Раньше надо было думать…