Егерь

– Иногда я думаю: а вдруг любовь, которую я читаю в твоем взгляде – это только иллюзия? Что, если мое желание ответной любви столь велико, что я невольно заставляю тебя любить меня, хотя на самом деле ты равнодушен ко мне? – она со страхом заглянула ему в глаза.

– Тогда сегодня, – прошептал он, – когда тебя не стало, я бы испытал облегчение, а не боль.

К горлу подступил ком.

– Но заблокировала твой дар я?

– Сафелия, – Стефан вздохнул и навис над ее лицом, – думаю, ты разблокировала мой дар. А вот заблокировал его я сам. Мы сейчас это обсудим и больше к этому вопросу возвращаться не будем. Договорились?

– Договорились, – она кивнула.

– Когда тебя ранило, и я как в бреду говорил то, что говорил… В голове свербела одна мысль: «не смотри». «Не смотри» в смысле «отвернись». Я не хотел видеть, как ты умираешь, но с другой стороны я понимал, что если отвернусь, что если отвернусь от тебя в твой последний момент, никогда себе этого не прощу. С тех пор я «не смотрел». Я не смотрел в будущее, как просило меня об этом мое подсознание. Пару дней назад ты сказала: «Твои глаза были закрыты. Открой, наконец, свои глаза». Эта фраза… Что-то изменилось, когда ты произнесла ее. Что-то щелкнуло внутри. Я ведь мог все это предвидеть. Каждый раз, когда я пытался воссоздать картину происходящего с тобой, будь то разговор с напавшим на тебя в переулке уголовником, или осмотр той квартиры, где ты угодила в перестрелку, или вид искореженных машин и обгоревших тел на переезде, я понимал, что иду следом и всегда опаздываю. Будь у меня мой дар, я бы шел впереди. Теперь мои глаза открыты, Сафелия. Они смотрят на тебя. Я больше не буду тем, кто вечно опаздывает. Я буду тем, кто ведет тебя за собой.

– Я не буду больше использовать дермоспон, – произнесла она.

Стефан улыбнулся. Искренне так, с нежностью.

– Рад это слышать.

– Что ты собираешься делать с иными? Что ты будешь делать с Эберроуз?

– Завтра официально расторгну помолвку. Потом разворошу осиное гнездо. Найду тех, кто покушался на тебя. Покараю их. Затем встану на одно колено и подарю тебе кольцо. Потом назначим официальный день бракосочетания. Если доживем до него, сыграем публичную свадьбу.

– А если не доживем? – она вновь пригладила его непокорные волосы.

Стефан поцеловал ее в кончик носа.

– Я умру, зная, что был женат на самой прекрасной женщине во Вселенной.

– А вы умеете льстит даме, Ваше Императорское Величество! – она засмеялась, потому что он начал ее щекотать.

– У твоего супруга в принципе очень много талантов!

Сафелия продолжала смеяться и извиваться под ним. Потом умолкла. Потом застонала. Сегодня она поняла кое-что очень важное. Прошлое не имеет значения в том случае, когда оно не влияет на будущее. Важно не отказаться от прошлого как такового. Важно принять его и двигаться дальше. Каждый новый шаг когда-нибудь станет прошлым, а значит стоит приложить все силы, чтобы об этом шаге не пришлось сожалеть.

Занимаясь с ним любовью на песчаном пляже, в озере с холодной водой, в горячей ванной, в теплой постели на рассвете она знала одно: сожалеть об этом она никогда не будет. И даже если его Империя не примет ее, она хотя бы попытается сделать все возможное, чтобы этого не произошло. Ведь лучше пасть в сражении, чем опустить руки и сдастся на милость судьбе.

***

– Зафир!!! Зафир!!! – Роден проснулась от собственного крика и подскочила с кровати. В темноте, она зацепилась за какое-то кресло и выругалась. Туалет? Где здесь туалет?

Нашла туалет. Расслабилась. Похоже, это была его уборная. На полке стояли склянки с мужскими ароматами, помазок, стакан с зубной щеткой. Другая зубная щетка лежала на раковине. Новая. Еще в упаковке. Роден сняла с запястья пластиковый браслет и посмотрела на надпись: «Роденика Уилберри». Такие браслеты надевают в больницах. Рубашка, в которую ее нарядили, явно оттуда же. Следы от уколов на запястьях. Вне сомнений, она побывала в больнице и теперь ни черта об этом не помнит.

Роден смыла воду и подошла к раковине. Глаза как щели, веки раздуло, висок отечный. Правда, ничего не болит. Кто ее сюда приволок? И где сейчас Зафир?

– Уже проснулась? – услышала она за дверью.

Ноги подкосились, и Роден едва не рухнула на пол.

– Все в порядке! – прокричала она. – Со мной все хорошо!

Может, у нее галлюцинации и это не его голос? Возможно, она разговаривает сама с собой?

– Точно все хорошо? – его голова показалась в дверном проеме.

Он выглядел обеспокоенным.

– Я приму душ и спущусь, – ответила она и тут же отвернулась.

– Хорошо. Буду ждать внизу.

Облегчение. Он был жив. Жив.

***