Егерь: Назад в СССР 2

— Так что же мы будем делать, товарищ Синицын? Вы прилюдно и безосновательно обвинили меня в браконьерстве. Думаете, это сойдёт вам с рук? Хороши егеря, нечего сказать! Один браконьерит во вверенных ему угодьях. Другой пытается свалить вину своего дружка на непричастных. Надо, надо разобраться с вашим коллективом! Крепко разобраться, по партийной линии!

Я стоял к Самохвалову лицом, но краем глаза увидел движение Жмыхина. Должно быть, от отчаяния он дошёл до крайней черты. Потому что вдруг быстро наклонился, схватил со дна лодки ружьё и вскинул его к плечу. Стволы уставились на меня.

Выстели Жмыхин навскидку — у меня не было бы ни единого шанса. Но он потерял долю секунды на прицеливание, и этого времени хватило Павлу, чтобы выхватить пистолет.

Оглушительно грохнуло. Больно обожгло щёку. Жмыхин пошатнулся, но удержал ружьё и со злобной гримасой снова навёл его на меня. Раздался звонкий щелчок.

Жмыхин выронил ружьё на дно лодки, а сам схватился за плечо и осел на скамейку.

Заряд дроби прошёл мимо меня, угодил в грудь Самохвалова и разворотил её. На близком расстоянии дробь куда хуже пули — она разорвала мышцы, перемолотила рёбра и внутренние органы.

Самохвалов упал на спину, попытался подняться, опираясь на локти, но руки подломились. Пальцы скребли по траве. На сером свитере проступило кровавое пятно и пошло увеличиваться в размерах. Я видел, как Самохвалов разевает рот, словно вытащенная на берег рыба. Голова его запрокинулась, он захрипел, изо рта потекла кровь. На губах запузырилась розовая пена, пачкавшая чёрные усики. Через минуту Самохвалов замер на мокрой траве, бессмысленно уставившись глазами в небо.

Опомнившись, мы с Павлом бросились к Жмыхину и вытащили его из лодки. Он не сопротивлялся, только вскрикнул, когда участковый грубо заломил ему руки за спину и защёлкнул на запястьях наручники. Плечо Жмыхина кровило, Павел прострелил его.

— Фёдор Игнатьевич! — закричал участковый. — Заводи!

От домика базы к нам бежали Жанна и молодой парень. В руках парня был топор.

— Стоять, милиция! — крикнул я.

Они в нерешительности остановились.

— Андрюха, помоги!

Фёдор Игнатьевич выскочил из кабины и откинул задний борт. Мы с Павлом подняли Самохвалова и потащили его к машине. Голова его безжизненно моталась, тело обвисало, словно мешок с песком.

Жанна взвизгнула и вцепилась в руку парня.

— Убили! — всхлипывала она.

Рот парня широко раскрылся.

Глава 2

Ленинград. Квартира генерал-лейтенанта Вотинова

Александр Сергеевич Тимофеев поднялся по широкой лестнице, которую устилала зелёная ковровая дорожка. Лифт в парадном генеральского дома был, но Александр Сергеевич, несмотря на полноту, всегда поднимался на третий этаж пешком. Ему очень нравились широкие пролёты этой лестницы, её невысокие, удобные ступеньки и ниши на площадках, выкрашенные приятной жёлтой краской. До революции в них стояли гипсовые копии греческих богинь, но сейчас ниши пустовали.

Высокие, выходящие на Неву окна делали лестницу светлой и праздничной. У каждого окна можно было остановиться и часами наблюдать, как по набережной гуляет народ и шуршат шинами автомобили.

Ненадолго останавливаясь возле окон, чтобы перевести дыхание, Тимофеев добрался до двери в генеральскую квартиру. Нажал кнопку звонка, и звонок прозвенел солидно и мелодично, словно небольшой церковный колокол. Левая створка высокой двери бесшумно отворилась.

— Проходите, пожалуйста! — улыбнулась Тимофееву круглолицая девушка лет девятнадцати с гладко зачёсанными назад русыми волосами. — Папа в кабинете.

Александр Сергеевич разулся в просторной прихожей и внимательно взглянул на себя в большое старинное зеркало в ореховой раме, висевшее на стене. Пригладил волосы и поправил ворот рубашки. В противовес несолидной округлой фигуре, он любил выглядеть опрятно.

Улыбнувшись своему отражению и проверив заодно состояние зубов, Тимофеев постучал в дверь кабинета.

— Входи ты уже — раздался нетерпеливый голос генерала. — Полчаса в прихожей топчешься!

В кабинете было накурено. На красном сукне придвинутого к окну письменного стола ровными стопками лежали бумаги. Вообще-то, сукну полагалось быть зелёным. Но исходный материал давно вытерся, а когда пришло время замены — зелёного цвета не нашлось. Генерал махнул рукой, и стол обтянули красным, или как его называл Вотинов — «коммунистическим» сукном.

Генерал-лейтенант Вотинов сидел на широком кожаном диване. Возле дивана на журнальном столике стояла едва початая бутылка армянского коньяка. Рядом на блюдечке с непременной золотой каймой лежали тонко порезанный лимон и сыр. Пепельница была полна окурков.

— Проходи, Саша, садись!

Генерал хлопнул ладонью по кожаному сиденью дивана. Сам поднялся, достал из застеклённого книжного шкафа второй бокал и поставил его перед гостем. Не спрашивая, разлил по бокалам коньяк.

— Супруга моя на рынке, а я сегодня отдыхаю. Но боюсь — как бы не дёрнули в управление после обеда. Давай, рассказывай — что там с этим Жмыхиным.