Егерь: Назад в СССР 2

— Базу, наверное, придётся пока закрыть, — вздохнул Тимофеев. — Человека туда я быстро не найду. Да и ещё одна заковыка есть.

— Какая?

Георгий Петрович поднял брови.

— Жмыхин у нас работал давно, — виновато сказал Александр Сергеевич. — Вообще-то, егерю полагается жить на базе. Но он выпросил разрешение построить себе дом на землях охотхозяйства. Мы этот дом провели по документам, как постройку, принадлежащую базе.

— Так в чём проблема? — удивился генерал.

— Там жена Жмыхина осталась, — сказал Тимофеев. — Теперь ума не приложу — что с ней делать. Не выгонишь же на улицу. Да и жена за мужа не отвечает.

— Ох, Александр Сергеевич! Хитёр ты, как лис! Ладно, уговорил! Съездим вместе на базу, на месте разберёмся. Да завтра и поедем — чего тянуть? И Синицына туда вызови.

— Да не согласится он, — возразил Тимофеев. — К тому же, у него свой участок есть. А там я кого посажу?

— Вот ты вызови, а мы на месте и поговорим. И позвони-ка ты ему прямо сейчас!

С этими словами Георгий Петрович ухватил Тимофеева под локоть, вежливо, но непреклонно поднял с дивана и повёл к стоящему на столе телефону.

* * *

Еловое озеро. Утро

Лодка медленно и бесшумно продвигалась по зеркальной воде. Я едва шевелил вёслами, тихо, без всплесков опуская их в воду. Хорошо смазанные уключины не скрипели. На всякий случай я обмотал их старой рубашкой, разорвав её пополам.

Со времени ареста Жмыхина прошла неделя. Трижды меня вызывали в Волхов к следователю. Один раз пришлось ехать вместе с ним на базу, показывать на месте, что и как произошло в то утро. Жену Жмыхина я не видел. В дом она нас не приглашала, а следователь не посчитал нужным с ней разговаривать. Видимо, её подробно допросили раньше.

И слава богу! Не хотел я смотреть в глаза женщины, мужа которой засадил в тюрьму. Пусть даже он был трижды виноват в этом. Пусть собирался стрелять в меня. Но так устроен человек, что не может хладнокровно наблюдать чужие страдания, хоть и заслуженные.

Поэтому я подписал протокол на тёплом капоте машины следователя и, облегчённо вздохнув, уехал вместе с ним.

Когда Тимофеев дозвонился до меня, я первым делом хотел отказаться от встречи на озере. Потому что заранее понимал, о чём пойдёт разговор.

Но Александр Сергеевич заверил, что никто не станет на меня давить.

— Мы примем любое ваше решение, Андрей Иванович, — сказал он. — Но поговорить нужно.

— Хорошо, — нехотя ответил я. — Только... Вы сказали, что приедете после обеда?

— Да, — подтвердил Тимофеев.

— Разрешите мне прийти утром пораньше и взять лодку с базы? Я хочу осмотреть озеро.

— Конечно, берите, если нужно. Но к двум часам дня мы ждём вас на базе.

— Хорошо, — повторил я и повесил трубку под любопытным взглядом Фёдора Игнатьевича.

— Сманивают тебя, — не спросил, а утвердительно сказал председатель.

Я покачал головой.

— Да пока, вроде, нет.

— Значит, будут сманивать. Согласишься?

Я сердцем чувствовал, что Фёдор Игнатьевич прав. Зачем бы ещё Тимофееву вызывать меня на базу? Да ещё и Георгий Петрович приедет с ним.

— Не знаю, Фёдор Игнатьевич, — честно ответил я. — как пойдёт.

Я вышел из Черёмуховки почти затемно — небо на востоке едва посерело. Пока брезжили короткие утренние сумерки, добрался знакомой дорогой до леса и через два часа уже был на озере.

Собаки Жмыхина встретили меня неистовым лаем, но его жена даже не вышла на крыльцо. И полотняная занавеска на окне не дрогнула — я специально следил.

Пару раз за эту неделю прошли короткие дожди. Кровь давно смылась, да и трава подросла. Но я чётко запомнил место, где упал Самохвалов, и обошёл его стороной.

Ярко вспомнилось всё, что происходило сразу после убийства.

Самохвалов умер, пока мы несли его до машины. Павел проверил у него пульс, дыхание и махнул рукой.

— Бесполезно везти. Только больше мороки будет.

Мы положили труп прямо на землю — подстелить было нечего.

Заливались злым лаем собаки, почуявшие недоброе.

Жмыхин стонал сквозь зубы, сидя на траве. Павел перевязал ему простреленное навылет плечо найденным на базе бинтом, но кровь продолжала сочиться сквозь белую марлю. Лицо Жмыхина побледнело, временами его била крупная дрожь.

Меня тоже потряхивало от мысли, что этот человек хотел меня убить. Отчего-то втемяшилось в голову, что он хотел сделать это сразу, ещё при нашей первой встрече. Просто откладывал момент, выжидал.

Я даже вспомнил удивление от того, что один человек может настолько ненавидеть другого.

Павел предложил егерю пересесть на причал или пойти в дом. Но тот лишь яростно мотнул головой.

Жена Жмыхина так и не вышла из дома. Павел постучался в дверь, выслушал что-то и молча отошёл прочь.

Фёдор Игнатьевич с Воронцовым поехали в Светлое — звонить в милицию.

Я присел на край причала и смотрел на мёртвого человека, лежавшего на земле, словно большой куль с тряпьём. Смотреть не хотелось, но я не отводил взгляд, словно Самохвалову могло стать от этого легче.

Первым примчался на мотоцикле коллега Павла из Светлого — пожилой старший лейтенант с заметной сединой в жёстких тёмных волосах. Он сообщил, что вызвал оперативную группу.