Эгипет. Том 2

— Нет, — сказал он. — Мы не поедем домой.

— Пирс.

— Мы возьмем обеих.

Она стукнула рукой по лбу, глядя на кофе, залившее эмалированный столик.

— Пирс. Не говори так. Ты не должен. Ты хороший парень, но, я знаю, что ты хочешь этого для меня. Не валяй дурака. Не надо.

— Нет, — сказал он. — Не для тебя. Для меня. Это то, что я хочу. Я хочу, чтобы это произошло, я хочу взять их обеих домой. Другого пути нет, и это то, что я хочу.

— Нет.

— Да.

— Пирс, — сказала Ру. Она уже успокоилась, перестала трепать пальцами волосы и хлопать по столу; она только глядела на него. — Подумай, что тебя ожидает. Годы и годы обязательств. Всю твою жизнь. Две — не одна, а две; может быть, ты пожалеешь и об одной, и будешь думать впоследствии, что ошибся, что теперь твой путь никогда не будет только твоим, понимаешь? Ты когда-нибудь думал об этом?

Он действительно не думал; она правильно поняла его молчание; и еще по его молчанию она поняла, что он понял: она думала о том, о чем прямо никогда раньше не говорила.

— Я имею в виду, ты понимаешь, во что ввязываешься? Понимаешь? Я имею в виду деньги.

— Нет, Ру, — мягко сказал Пирс. — Нет, не понимаю.

— Нет? — спросила она.

— Нет, не понимаю. Ты права, я не могу себе представить. И никогда не мог представить себе будущее или увидеть, что выйдет из того, что делаю я — или кто-нибудь другой. Не могу. Не знаю почему. Я пытался, несколько раз, но никогда не мог.

— Да.

— Ты сама знаешь.

Она ничего не ответила, но, конечно, знала, что это так, всегда знала, а теперь (подумал он) знает, что и он знает.

— Так что я не могу сказать тебе, что будет, — продолжал он, — или что это на самом деле означает, нет. Но это то, что я хочу. Это я знаю. И если ты согласна, я сделаю все, что нужно сделать, чем бы оно ни было. Но шаг за шагом. Шаг за шагом.

Содовая заполнилась мужчинами и женщинами, мужчинами в белых узорчатых рубашках, женщинами с детьми.

— Правда?

— Да. Я хочу это сделать.

— Не понимаю, как ты можешь так говорить, ничего не зная.

— Ну, я уже говорил. И, в любом случае, ты тоже не все знаешь.

Она не улыбнулась; он бы хотел ее улыбки и отказался признаться себе, что она не улыбнулась только потому, что знала будущее: его, ее и их.

— Обеих, — наконец сказала она. — Бог мой.

Он ждал.

— По крайней мере, мы можем вернуться туда, — заметила она. — И договориться о еще одном посещении. Мы можем попросить, чтобы, чтобы...

— Ладно, — сказал он. — Пошли. — На мгновение содовая вокруг него, постер с сигаретами Эму^[619], кофейная машина, столы «Pepsi» и улица снаружи пошатнулись или осели, словно готовясь исчезнуть, но только потому, что его сущность поднялась, его сущность подняла его ногами и руками, и это изменило его Точку Зрения и мир вместе с ней. Относительность. В следующее мгновение все опять успокоилось, и он нащупал в кармане деньги на такси.

* * *

Может быть, именно потому, что Ру была так хорошо готова для будущего, которое она заранее выбрала для себя, ее выбило из колеи другое будущее, которое ей предложили. Пирс подумал об этом позже, когда уже не представлял себе жизнь без обеих девочек. В такси Ру заплакала и молча помотала головой, когда он спросил почему; но она точно так же помотала головой, когда он предложил вернуться.

В приюте она была сильной, ясной и боязливо нежной, когда брала в руки сначала одну, а потом другую и делала то, что надо было сделать. Давай, сказал она ему, и они начали все сначала, что знала она, но не он, потому что все эти бланки, штампы, печати, разрешения, визы, идентификации и клятвы нельзя было просто скопировать, хотя они выглядели очень похожими; они и были похожими, но не одинаковыми, так же как Хесуса и Мария. Потом одному из них — Пирсу — пришлось съездить домой и вернуться, и наконец невыносимые дни и недели закончились.

И вот они в самолете, летят домой с обеими и глядят на них сверху, а те глядят снизу, спят или просыпаются; с того момента, когда все четверо встретились в первый раз, дети немного подросли.

— Что мы будем делать, — сказала Ру, наклоняясь к нему поближе, — с их именами?

Она уже спрашивали его об этом.

— Не знаю, — ответил Пирс.

— Их имена — это их имена. Новые были бы... фальшивыми.

— Но.

— Ну, то есть. Мария, ладно. Но вместе с Хесуса?

— Я знаю. Но почему мы шепчемся?

— Нельзя просто так изменить одно имя; это было бы ужасно.

Он подумал, что это действительно было бы так, и даже, наверное, он даже знает почему.

— Ну, мы изменим оба имени. Мария может стать Мэри. Мэри, Мэри, милое имя, как и любое другое.

— Ладно, и?

— Хесуса. Иисус. Хм. Он сказал, что «я есмь путь и истина и жизнь»^[620]. Via Veritas Vita^[621]. Как насчет одного из них? Эпитет.

— Я всегда считала, что эпитет — ругательство.

— Нет-нет.

— Повтори их.

— Via. Veritas. Vita.

— Вита, — сказала Ру. — Вроде бы у меня есть родственница с таким именем.

— Vita, — сказал Пирс. — Жизнь^[622].