Эгипет. Том 2

Пирс и Ру, Мэри и Вита, Сэм и Роузи Расмуссен, Брент Споффорд, Вэл, Аксель Моффет, все проснулись примерно в одно и то же время и обнаружили, что утро пасмурное, не как вчера; что стоит серебряно-серый апрель, который бледнит и смягчает ярко-зеленые и фиолетовые оттенки, и, словно тайную улыбку, бросает неопределенный блеск или сияние на все, на что смотрит, или в сторону от него.

Пока Ру кормила девочек, Пирс отнес чашку кофе в комнату отца на третьем этаже; если бы он оставил дело на самотек, Аксель мог бы еще долго слоняться по комнате и мечтать, а сегодня надо было быстро выйти из дома.

— Аксель?

— Входи, входи. Entrez^[664].

Однако, когда дверь открылась, он как будто испугался, увидев сына. Пирс спросил себя, чего ожидал отец: в последнее время к нему приходило несколько человек, которых мог видеть только он один. Аксель был в старой, серой, похожей на саван пижаме, заставлявшей Ру содрогаться: словно один из ее пациентов переехал в ее дом на верхний этаж и начал бродить. Иногда по дому, иногда посреди ночи.

— Вот только этого мне и не хватало, — она сказала или крикнула Пирсу в одну скверную ночь. — Еще одного больного старика.

И, тем не менее, когда год назад Аксель в отчаянии позвонил, именно Ру сказала или яростно крикнула, что, конечно, Пирс должен взять его, потому что, конечно, ему больше ничего, черт подери, не остается, разве он не понимает смысл того, что он собирается сделать — сказать нет? Пирс, держа в руке телефонную трубку, оказался между ее свирепой уверенностью и далекими слезами Акселя. Здание в Бруклине исчезло, перешло в собственность банка. Капитан умер, Восстановители рассеялись, и внезапно собралась уйма непонятных счетов; суд, арест имущества, конфискация. Когда? С того времени прошел уже почти год, сказал Аксель. Все это время он жил на улице. «Ничего, — продолжал повторять он. — Ничего. Ничего».

— Я вчера говорил с врачихой, — сказал Пирс. — Она получила результаты анализов и все такое. Хочешь поговорить с ней? Я могу записать тебя на прием.

— Это старость, — сказал Аксель. — Второе детство. Без глаз без зубов без вкуса без всего. Ныть, блевать и срать на одеяла.

— Нет, — сказал Пирс. — Или не совсем.

— Ты можешь сказать, сынок, — с состраданием сказал Аксель. — Можешь сказать мне это. Не бойся.

— Ну, — сказал Пирс. — Если старость означает болезнь Альцгеймера, то скорее всего у тебя ее нет.

— А. — Но он вроде бы не успокоился.

— Есть и другие варианты. У тебя могут быть тельца Леви.

— Что?

— Тельца Леви. Это форма повреждения мозга или болезнь. — Та, которую врач назвала «деменция с тельцами Леви». — Тельца — это всякие разные отложения в мозге.

— Помогите мне, доктор, я забрал тельца у Леви, — сказал Аксель. — А он забрал мои. — Он сделал вид, что храбро улыбается.

— В любом случае, это не Альцгеймер. Хотя, наверно, доктор Альцгеймер и доктор Леви знают друг друга. Закадычные друзья^[665].

— И, — спросил Аксель, — какой прогноз?

— Ну. Если у тебя действительно эти тельца, тех штучек, что у тебя уже были, станет больше. Галлюцинации. Лунатизм. Яркие сновидения. Паранойя.

Аксель заметно содрогнулся и вздохнул, полный жалости к самому себе. И Пирс на мгновение вспомнил Бруклин.

— Галлюцинаций у меня еще нет, — сказал Аксель. — Так, приходят всякие. Но они настоящие. Совершенно настоящие.

— Девочки, — негромко сказал Пирс, — хотят, чтобы ты опять рассказал им, как тебя сбил поезд.

Большая седая голова Акселя повернулась к нему, глаза были полны обиды.

— Поезд?

— Они говорят, ты рассказал... Ой, не имеет значения.

День понемногу разгорался.

— И это, — спросил Аксель, — будет прогрессировать?

Пирс не ответил.

— Бог мой, Пирс. Ты должен запереть меня в комнате. Иначе я могу совершить какое-нибудь ужасное преступление. И не узнать об этом.

Пирс успокаивающе хмыкнул, но Аксель рассеянно встал, едва не перевернув свою чашку. Он схватился за столбик кровати и посмотрел на сына.

— О, Пирс, — сказал он. — Я так устал^[666]. Дай умереть^[667].

— О, только не надо.

— А я — в могилу: мир, покой там ждет^[668]. Уйду, иногда мне хочется.

— Иногда! Иногда и мне хочется.

— Закончил ты свой труд земной, — сказал Аксель, — домой ушел, создателя ты встретил^[669].

— Домой ушел, — сказал Пирс, — расчеты кончены земные. Так правильно.

— Красотки, парни... — сказал Аксель. — О, бог мой. — Он плакал, высоко подняв голову. Он плакал понемногу каждый день, и Пирс начал плакать с ним, что поразило обоих. Остаток дня он обычно бывал весел; становился собой, по его словам.

— Ты не мог бы одеться? Я хочу сказать, ты будешь одеваться? Мы собираемся в эту экспедицию.

— В эту — что?

— В путешествие. В поездку. В Дальние горы.

— О, оставь меня. Оставь, оставь^[670].

— Нет, — негромко, но решительно сказал Пирс. — Нет-нет. Нет.

* * *