Хотя обыкновенно в Дуат могли попасть лишь боги или усопшие, искусным чародеям иногда удавалось обойти законы бытия. Один из таких магов – Са-Осирис, сын царевича Сатни-Хаэмуаса и его жены Мехитусехет. Его история записана в папирусе 604 из коллекции Британского музея (I век до н. э.). Однажды, когда Сатни был дома, в Мемфисе, и совершал обряд очищения перед большим праздником, до его ушей донеслись жалобные стенания. Выглянув из окна, он увидел, как по улице к месту погребения несут саркофаг с телом некоего богача. Чуть поодаль Сатни увидел завернутое в дерюгу тело бедняка, которое волокли прочь из города. Сатни повернулся к своему сыну Са-Осирису и вслух заметил, что богач намного счастливее, ведь его хоронят так пышно и с такими почестями, а у нищего ничего нет. Неожиданно Са-Осирис пожелал отцу такой же участи в Дуате, как та, что ожидает бедняка. Разумеется, услышанное потрясло Сатни, и он опечалился, что родной сын хотел бы для него столь трагичной судьбы. Са-Осирис спросил отца, не угодно ли ему посмотреть, что станется с бедняком и богачом в царстве Запада.
– Как же это возможно? – спросил изумленный Сатни, но тут же, не успев договорить, вдруг потерял сознание и очутился в незнакомом месте.
Когда Сатни пришел в себя, оказалось, что он стоит в четвертом чертоге Дуата. Вокруг него некие люди плели канаты, которые в то же время жевали ослы. Над головой у других людей были подвешены лепешки и кувшины с водой, а когда они подпрыгивали, чтобы достать питье и пищу, третьи под ногами у них выкапывали ямы. Оставив этих несчастных терзаться, Сатни и Са-Осирис ступили в пятый чертог, где собрались достойные духи. Те, кто обвинялся в злодеяниях, сгрудились за дверью и умоляли впустить их, причем стержень дверной петли был всажен в глаз человеку, и тот вопил от боли. Затем Сатни с сыном прошли в шестой чертог, где стояли по рангам боги-старейшины Западного царства, а слуги Запада докладывали им о делах.
В седьмом чертоге Сатни узрел тайный облик Осириса, сидящего на троне из чистого золота с короной атеф на голове. По левую руку от него стоял Анубис, а по правую – Тот; вокруг же собрались боги Дуата. Посреди чертога располагались весы, и на одной из чаш лежало перо богини Маат. На другую же чашу клали дурные и добрые дела каждого из усопших. Бог Тот наблюдал за взвешиванием и записывал итоги, а нужные сведения ему сообщал Анубис. Тех, чьи дурные дела оказывались тяжелее добрых, пожирала богиня Аммут – их тела и души-ба гибли; им не суждено больше сделать ни единого вздоха. Тех же, чья жизнь была признана добродетельной, подводили к богам-старейшинам и Владыке Запада, и их души-ба возносились на небо вместе с прочими достойными духами. Те, чьи злые и добрые дела уравновешивали друг друга, оставались служить Сокару-Осирису.
Осмотревшись вокруг, Сатни заметил, что подле Осириса стоит мужчина в одеяниях из тончайшего льна; видимо, то был важный сановник. Сатни шагнул вперед и пригляделся.
– Видишь мужчину в богатых одеждах, что стоит у трона Осириса? – спросил его сын. – Это тот самый бедняк, которого вынесли из города завернутым в дерюгу и которого никто не проводил в последний путь.
После смерти, как объяснил Са-Осирис, нищего доставили в Дуат и привели на суд богов. Его добрые дела оказались весомее дурных, и в награду ему отдали роскошные погребальные одежды богача. Как достойный дух, он теперь служил Сокару-Осирису и мог стоять у самого трона владыки.
Богача тоже привели в Дуат, однако совершенное им зло перевесило добрые поступки. Его приговорили к бесконечным терзаниям: правое око богача стало дверной петлей, а уста разверзлись в вечном крике боли. Вот почему Са-Осирис надеялся, что посмертная участь его отца будет такой же, как у бедняка. Сатни захотелось узнать больше, и он спросил у сына про других людей, что встретились им в чертогах Дуата. Са-Осирис ответил, что те, кто плетут канаты, поедаемые ослами, подобны тем смертным на земле, которых прокляли боги. Они денно и нощно работают ради куска хлеба, однако их обкрадывают собственные жены, и потому еды им не видать. Все, что происходило с ними на земле, происходит и в царстве Запада. Те, что никак не могут дотянуться до хлеба и воды, подобны смертным, чья жизнь висит у них перед глазами, словно плод, однако бог всякий раз копает им яму, чтобы они ее для себя не открыли.
– Знай же, отец мой Сатни, – сказал Са-Осирис, – что к милосердному будут милосердны в царстве Запада, а к жестокому будут жестоки. Так заведено, и [так будет] вечно, – с этими словами он взял отца за руку, и они перенеслись в мемфисский некрополь.