Египетские сны

– Молчи неверный! – Твой Бог не подсказал тебе правильный путь. Скоро тебя отсюда возьмут.

– Куда?

– Узнаешь. А сейчас не хочу тебя видеть!

Уже выходя, я услышал сказанную в пол голоса фразу: «Мне здесь больше нечего делать».

Через несколько дней я узнал: всех оставшихся раненых, вместе со мной, переводят в центральный госпиталь.

Абдаллах исчез в ту же ночь, когда случилась наша размолвка. Я был изумлен его информированностью. Скорее всего, он имел какие-то связи: все-таки – шейх

Я почти забыл о нем. Но через две недели он сам нашел меня в городе у моего нового жилища, когда я возвращался с дежурства.

– Тихо, лейтенант, – сказал он, направляя на меня пистолет. – Не вздумай шуметь! Ты знаешь, как я стреляю!

Когда вошли в дом, он сказал: «А теперь заверши то, что начал».

После ранения он был явно слабее меня, и я легко мог бы сбить его с ног. Но, удивленный внезапным исчезновением и новым появлением шейха, я молчал: мне хотелось знать о нем чуточку больше.

– Ну, очнись, лейтенант! – приказал он и шлепнул меня по щеке.

Наконец, я спросил: «Чего вы хотите?»

– Ты что, уже по-английски не понимаешь!? – взорвался он. – Хочу, чтобы ты снял проклятые швы!

– Ах, вот что! – я сделал вид, что возмущен. – И для этого нужен был пистолет!? Приходите завтра в госпиталь – сделаю все в лучшем виде, как полагается.

– Лейтенант, или ты сделаешь это сейчас, или…

– У меня даже нет инструментов!

– Я позаботился, – он протянул мне пакет. – Разверни!

Я сделал то, что он приказал и обнаружил целый набор инструментов.

– Но так можно внести инфекцию.

– А ты не вноси. Вымой руки, как полагается. У меня тут есть вата и спирт. Это же пустяковое дело. Я сказал! Приступай! Не тяни!

– Все равно, надо быть осторожным.

Я перебрал инструменты, понюхал спирт, сказал: «Ну, ладно, ложитесь». Успокоившись, я даже сострил: «Опять, Абдаллах, вы заняли мою койку».

– Лейтенант, сейчас не до шуток, – морщась вымолвил шейх, продолжая держать меня под прицелом. До конца процедуры он больше не проронил ни звука и, лишь уходя, прорычал: «Желаю никогда не попадаться мне на глаза – иначе кончится плохо!»

Шейх по-прежнему оставался загадкой. Как будто нас разделял непроницаемый занавес.

Я не мог и предположить, что настанет время, когда завесы падут, тайны раскроются, и мы с ним схлестнемся в битве за Нил не на жизнь, а на смерть.

18.

Мне приснился восточный базар: фрукты, корзины, лепешки, соленая, свежая рыба, пестрые одеяния, оживленные лица, тюбетейки, тюрбаны, крик попрошаек и зазывал, говор феллахов, которые выглядят здесь достойнее, чем какие-нибудь столичные штучки. Здесь – тесно, как на всем Ниле. А будет еще теснее.

Плотность населения вдвое больше, чем в Голландии. Здесь нет гор, лесов, степей, островов, где можно было бы уединиться.

Бедуин, попавший в город, возвращается расслабляться в пустыню. Но пустыня враждебна.

Горожанин с феллахом отдыхают в толпе.

Базары – средоточие жизни востока. Здесь происходит обмен информацией (глашатые, разносчики слухов), решение споров, купля-продажа. Тут стригутся, бреются, моются, устраивают поножовщину, играют, иногда убивают.

Европейцу здесь нельзя расслабляться. Он должен быть на чеку.

Ко мне уже, кажется, притерпелись.

Если молодой человек станет признаваться в любви на языке Корана, его сочтут ненормальным.

Каламбуры и шутки невозможны на литературном арабском. Решать бытовые вопросы, петь, спорить, ругаться можно только на диалекте. Подобное раздвоение стало бедой для египетских литераторов. Описания и авторские мысли они излагают на языке Книги, а диалоги должны быть на диалекте. И близкие хедива, и простые феллахи, которых мне приходилось лечить, разговаривают на местном наречии, не имеющем разработанной лексики, словарей и учебников.

Египтяне постигают его с колыбели и не нуждаются в правилах. А все пришлые находят собственные пути его постижения (если находят).

Я выбрал кратчайший «путь» – через базар. Здесь можно практиковаться сколько потребуется. Да и карьера моя пошла в гору, как только люди хедива узнали, что в госпитале есть доктор, с которым можно советоваться на родном языке.

Что касается Александра Мея, хотя он и обещал, что разыщет меня, однако с тех пор, как мы расстались на корабле, он не давал о себе знать.

В свободное время я снимаю офицерскую форму, переодеваясь в более подходящее для здешнего климата местное одеяние. Впрочем, одежда египтянина – тоже род униформы.

Собираясь из дома, я накрываю голову тюбетейкой (в праздники египтянин наматывает на нее тюрбан из полотенца, а кто побогаче – из специальной ткани), надеваю «галабию» – длинную белую рубаху (до пят) из хорошего тонкого сукна, с широкими рукавами, без воротника. Как некоторые, я ношу сандалии без задников, хотя большинство ходит босиком.

Женщины молодые и старые поголовно носят «мелаи» – ниспадающее до пят суженое под грудью коричневое или черное платье. На голову местная дама накидывает платок или покрывало.

Самая бедная женщина носит украшения, а на ногах – браслеты (чаще медные, реже золотые и серебряные).