Египетский манускрипт

Памятуя байки об артефактах, загадочным образом не видных на фотопленке, я украдкой просмотрел несколько снимков. Китайская матрица не подвела — все листы запечатлелись в памяти. Что ж, задачу можно было считать выполненной. Христова невеста (так отец называл монашек) ничего не заподозрила — лишь с подозрением косилась на необычайно яркую лампу. Да, против прогресса не попрешь!

Рано я обрадовался. У выхода из крипты (узкий лаз, через который надо просачиваться по одному, с риском переломать на крутых ступеньках ноги), нас ждала очередная монашка. Мать-настоятельница желал сообщить нам нечто не терпящее отлагательства — для чего и просила проследовать в монастырский сад. Я, было, решил, что хитрые тетки отберут фотоаппарат, и по дороге на ощупь вытащил карту памяти. Обошлось — наше имущество мать настоятельницу не заинтересовало. Все было куда неожиданнее…

Отец как-то говорил, что европейские государства обзавелись разведками лишь в начале двадцатого века. До того тайное добывание информации было уделом дипломатов, международных авантюристов и организаций, не имеющих к государству прямого отношения. Так, своей разведслужбой прославился орден иезуитов; не отставал от него и папский престол и масоны. У православной церкви в Сирии, как оказалось, тоже имелась разведка — и неплохая. Матушка-настоятельница Апраксия вежливо поинтересовалась, как нам понравился манускрипт (в ее голосе я уловил легкие издевательские нотки), а потом огорошила нас неприятным известием.

Оказывается, в прибрежных городах Сирии и Ливана объявились некие тёмные личности. Они паломников из России — искали отца и сына. Приводилось описание: под него, впрочем, попадала половина мужчин и подростков нужного возраста. Но вот детали — «владеют английским, располагают значительными средствами, могут путешествовать как с русским, так и с североамериканскими паспортами» — недвусмысленно указывали на нас.

И знаете, что интересно? Агенты нашего загадочного недоброжелателя пустили слух, что мы — тайные агенты русского Генштаба, шпионы, засланные для сбора сведений. Результат не заставил себя ждать — к поискам подключилась местная полиция, и скоро сведения о мнимых шпиёнах могли дойти и до Дамаска. А это — вилы; возвращаться нам предстояло как раз этим путем…

Впрочем, не все так безнадёжно. Неведомые шпики оказались крайне убедительны — кроме турецкой полиции им поверили и те, кто собирал сведения для православных иерархов. И теперь наша собеседница, преподобная мать Апраксия не сомневалась, что в нашем лице перед ней — два русских разведчика. Так что, с одной стороны она недвусмысленно дала понять, что ждет, не дождется, когда мы уберемся на все четыре стороны — ей здесь жить, а ссориться с турецкими властями монахиням резона нет. А с другой — она столь же недвусмысленно намекнула, что поможет нам всем, что только будет в ее силах.

Я не знаю, что за этим стоит — желание помочь православной Империи, или стремление сбагрить опасных визитёров подальше. Однако — факт оставался фактом; матушка Апраксия подсказала маршрут для отступления, причем такой бредовый, что мы тут же согласились: раз нам такое в голову не пришло, то тем, кто нас ловит и подавно не докумекать…

До Маалюди до Триполи — около ста километров. По дороге сюда мы проделали их за неполные пять дней; нас, правда, изрядно задержали паломники. До Бейрута — примерно столько же. И там и там можно без помех сесть на пароход в Россию или в Грецию. Одна беда — в городах Леванта нас нехорошо ждут. Вот мать Апраксия и предложила направиться не на север, в Триполи, или на запад, в Палестину, а в противоположную сторону — на восток, к Евфрату. Древний караванный тракт идёт через Пальмиру, и далее, к городку Дейр-эз-Зор, перевалочному пункту на пути в Ирак, к Персидскому заливу. До Дейр-эз-Зора ровным счетом четыреста тридцать километров — правда, по картам автомобильных шоссе. Впрочем, шоссе эти наверняка строили по древним караванным тропам

В Дейр-эз-Зоре предстояло продать лошадей и пересесть на лодки — шестьсот от километров вниз по библейскому Евфрату, до Эль-Фалуджи. Потом — снова ступить на сухой путь, преодолеть еще полсотни кэмэ до Багдада и там отдаться на волю другой великой реки древней Вавилонии, Тигра. По ней имелось вполне цивилизованное сообщение — до Басры ходили пароходы турецкой и английской компаний, так что последние полтысячи километров можно было преодолеть дня за три-четыре в относительном комфорте.

В конце этого пути нас ждала Басра — один из крупнейших портов Персидского залива. Из Басры в Суэц регулярно бегали пароходы — Суэцкий канал вдохнул в эту древнюю морскую дорогу обрела новую жизнь.