Египетский манускрипт

Манускрипт был составлен неким египетским ученым, который посетил Маалюлю в начале семнадцатого века, и провел здесь целых пятнадцать лет, обшаривая пядь за пядью, склоны ущелья — того самого, возникновение которого приписывалось силе молитвы святой Фёклы. Усилия не пропали даром — египтянин нашел засыпанную обвалом пещеру и сумел проникнуть внутрь. Пещеры в здешних горах не редкость; склоны близ Маалюли источены ими, как швейцарский сыр — дырками. Однако ж египтянину, видимо, открылось нечто особенное — с того самого дня он заперся в келье и не выходил оттуда три года кряду. А когда вышел — вручил монахиням вот этот самый манускрипт. И отбыл — в Александрию. Египтянин увез копию своего труда и загадочный ковчежец, скрывавший то, что было найдено в пещере.

Конечно, монахини прочли манускрипт. Египтянин писал на классическом коптском, так что проблем с переводом не возникло. Но смысл текста оставался темен, и тогдашняя мать-настоятельница на всякий случай включила документ в число монастырских рукописей, хранящихся в крипте. Так творение египетского книжника попало под действие строгого устава, и не запрещающего, вроде, доступа посторонним к документу, но крайне затрудняющего попытки докопаться до его смысла. Согласно монастырским записям, за все две с половиной сотни лет к рукописи проявили интерес всего трое. Последним был приват-доцент Московского Императорского университета Евсеин; предыдущий же случай датировался аж 1783-м годом. Интерес к манускрипту проявил тогда некий итальянец, чьего имен история не сохранила — известно было лишь то, что приехал он из города Верона и, покинув монастырь, тоже поехал в Александрию.

Так вот, о египтянине. До монахинь дошли слухи, что тот, добравшись до Александрии, пошел в хранители библиотеки какого-то халифа — и пробыл в этом качестве без малого 30 лет; немало, если учесть, что к моменту отъезда из Маалюли ученому было не меньше семидесяти. Потом библиотека халифа перешла во владение Ибрагима-паши, деда нынешнего египетского хедива, Тауфик-паши. Где и пребывала до сих пор, вместе с коллекцией диковин, собранных ученым-египтянином за годы изысканий.

Итак, ковчег, найденный в Маалюле, до сих пор хранился в собраниях египетского хедива — на этот счет у матери Апраксии были точные сведения. Монахини святой Фёклы, как оказалось, никогда не упускали загадочный артефакт из виду, хотя и не сделали за все эти годы ни единой попытки его заполучить. Объяснить это настоятельница отказалась — как и поделиться переводом документа. Олег Иванович так и не понял, зачем ему поведали эту историю — предстояло еще разбираться и разбираться…

А пока — под копыта маленького отряда стелилась сухая сирийская почва. Спасибо Антипу — в день удавалось проходить по полста верст, не загоняя лошадей. До Дейр-эз-Зора оставалось каких-нибудь два дня пути, и Олег Иванович с удовольствием почувствовал, что наконец-то вошел во вкус путешествия. Ваня ловко сидел в седле (что не мешало Антипу бурчать насчет собаки на заборе), а вечером, на бивАке (тоже словечко отставного кавалериста) брал у старого улана уроки обращения с саблей. Не владея высоким искусством фехтования, Антип чрезвычайно ловко крутил клинком замысловатые кубреты. Он, правда, ругал арабские сабли за «неухватистость» (за неимением шашек, Олег Иванович еще в Маалюле расщедрился на два драгоценных дамасских клинка), но это не мешало ему плести вокруг себя мерцающую паутину крутящейся стали. Ваня смотрел, завидовал — и пытался подражать; Олег Иванович всерьез опасался, как бы сын не отрубил себе ухо. А бывший улан знай, посмеивался да приговаривал: «Пущай барчук навострится, солдатская наука — она завсегда в жизни пользительная».

Глава вторая

В ушах звенело. Глаза были залиты чем-то теплым, липким; в щеку впился какой-то острый предмет. На ноги ощутимо давило, будто на них уселся слон. Николка вытянул из-под себя руку, уперся в пол, попытался перевернуться на бок — не вышло, мешала сидящая на ногах ушастая серая скотина. Тогда мальчик, дотянувшись до лица, попробовал протереть глаза.

Получилось! Мальчик принялся озираться вокруг. Комната тонула в белесой пыли. Прямо перед носом валялся стул без спинки — то есть, спинка-то была, но — висела на обрывке обивочной ткани. Расколотая деревяшка топорщилась длинными, острыми щепками. Повозившись, Николка сумел-таки перекатиться на бок — и увидел, что придавивший его ноги слон был на самом деле бароном Корфом. Отставной ротмистр лежал навзничь, навалившись своим крупным телом на ступни гимназиста — да так, что Николка перестал их чувствовать.

«Убит!» — ахнул Николка и задергался, пытаясь освободиться. После первых рывков барон зашевелился, застонал и непечатно выругался. У мальчика отлегло от сердца.

— Барон, мон шер, здесь, в конце концов, дамы и дети! Возьмите себя в руки…