Его Америка

Тупоумный народ, лишенный здравого рассудка под влиянием деспотизма и суеверия, решительно не в состоянии понять, почему эти особы, равные с ним в человеческом организме, не имеющие, подобно ему, ни познания, ни личного достоинства и стоящие в отношении нравственности гораздо ниже его, пользуются такою привилегией, что он должен посторониться с дороги во время их шествия, тогда как его присутствие среди дороги нисколько не мешает их проходу. Разве только потому, что они по милости случая родились от высокосановных родителей? Также не понимает, что именно дает им право на такое преимущество? Защищают ли они его жизнь и собственность? — Нет. Охраняют ли они границы его отечества от врагов? — Нет. Освобождают ли они его детей от рабства у туркменского племени? — Нет. Воспитывают ли они его юношество обоего пола? — Нет. Учреждают ли они для него больницы? — Нет. Открывают ли они для его детей школы? — Нет. Покровительствуют ли они его торговле и промышленности? — Нет. Благодаря их участию пользуется ли он почетом в иностранных землях? — Нет. Благодаря их покровительству обезопасен ли он на своей родине от злобы злых людей? — Нет. Наконец, выведен ли он чрез них из положения страшного убожества? — Нет. В таком случае, к чему ж они способны? О! об этом не беспокойся, они очень способны только к различным насилиям; например, если народ случайно отыщет в собственной земле сколько-нибудь золота или серебра, то они тотчас отнимут их у него; если народ дерзнет возражать против какого-нибудь произвола, то они подвергают его страшным истязаниям и мучениям и тд и тп.

[…]

Поступок одного персидского принца, управляющего недавно Ездом, с главою тамошнего духовенства, называвшегося Садри-Езди, во всей Персии известен. Он имел любовную связь с красивою молодою женою этого главы духовенства, какой-то принцессою из другой линии; однажды он пригласил его к себе на обед и задушил его в своем доме, потом женился на его вдове. Такое вопиющее злодейство прошло безнаказанно, потому что злодей оправдался тем, что Седри-Езди, как важное духовное лицо, будто замышлял и проповедовал народное восстание против деспотизма и шахской власти, и оправдание, разумеется, подкрепилось некоторым денежным пожертвованием в пользу влиятельных придворных особ (это происшествие может служить сюжетом для целого романа).

[…]

Любезнейший Джелал-уд-Довле! Если бы ты сам не был изгнан деспотом из родины, если бы ты сам же часто не жаловался мне на своих соотечественников, то я никогда не решился бы обнаружить их пороки пред тобою и огорчать тебя.

[…]

О, народ персидский! Если бы ты вкусил сладость свободы, если бы ты был сведущ о правах человечества, то никогда не согласился бы на подобное позорное рабство, в котором теперь находишься; ты стремился бы к прогрессу, к наукам, учредил бы у себя масонство, клубы, митинги, сеймы и отыскал бы всевозможные средства, ведущие к единодушию и единомыслию и, наконец, освободил бы себя от деспотического гнета; ты числом и средством в сто раз превосходишь деспота и тиранов, тебе недостает только единодушия и единомыслия. Если бы этот недостаток устранился у тебя, то ты легко подумал бы о себе и освободил бы себя не только от оков деспота, но и от уз нелепых религиозных убеждений. Но устранение этого недостатка не иначе возможно тебе, как при помощи наук; науки же не иначе доступны тебе, как стремлением к прогрессу; прогресс не иначе понятен тебе, как либерализмом; либерализм не иначе мыслим для тебя, как отсутствие суеверия, и отсутствие суеверия не сбудется, пока существует ненавистная твоя религия. Смеешь ли ты где-нибудь, в каком-нибудь уголке персидского царства, под влиянием страха от преследования улемов — шарлатанов, разинув рот, сказать темному народу: «Ты плачешь по истребленным арабам, основателям твоей секты, в трагических своих представлениях. Нечего делать! В воспоминание их плачевной участи бьешь себя в голову и в грудь! Нечего делать! Но зачем же при этом ты вонзаешь в тело ножи и кинжалы? Зачем трупы своих мертвецов во множестве отправляешь караванами в Кербалай и Нажеф и заражаешь воздух смрадом этой падали и во время следования по дороге и во время ночлегов на станциях возбуждаешь отвращение и омерзение в путешественниках нестерпимым их зловонием? Что делать бедному либералу, [бедному] мыслителю, когда бичи человечества — улемы (духовные) не позволяют ему говорить что-нибудь против этого?»

Mirzə, я сожалею, что мы пока на эти вопросы не ответили.

16 мая, 2013

Баку.