По ту сторону двери раздаётся какой-то грохот, потом мужской смех, и через секунду дверь открывается. С порога на меня нетрезвым взглядом смотрит какой-то мужик.
Не понял… Я не туда позвонил?
Плывущий мужской взгляд перетекает с меня на Олю и пытается сфокусироваться.
— Осипов, — орёт вдруг он, отчего Олька вздрагивает, — тут твою дочуру привели.
— Кто привёл? — изнутри доносится второй нетрезвый голос, — иду!
Это что такое вообще?
Перевожу ничего не понимающий взгляд на Олю, и чувствую, как внезапно давит в районе грудины. По её щеке стекает слеза, которую теперь уже она спрятать не пытается.
— Он уже уходит, — говорит сорвавшимся голосом, не смотря больше на меня. Только локоть вырывает из моих пальцев, — можно я войду домой?
— Конечно, Оленька. Ты что ж так долго гуляешь? — чешет живот пьянь, провожая её склизким взглядом, — А ты парень домой бы шел. Спасибо, что подвез малышку.
Малышку?
Закрывает дверь, но мне удаётся услышать напоследок:
— Олька, я не понял, а где это ты шляешься так поздно?
Глава 14
Оля
— Я кому вопрос задал?
Пьяный голос отца звучит громче обычного. Да и выглядит он хуже, чем я привыкла. Из-за того, что я стараюсь приходить домой за полночь, когда он спит, я уже успела забыть как он отвратителен в состоянии опьянения.
— Пап, у нас конкурс танцевальный был, — смахиваю слезу со щеки и пытаюсь пройти к себе в комнату.
— До одиннадцати ночи конкурс был?
— А пусть дыхнёт, — советует его собутыльник, чей взгляд оседает на моей коже липким осадком.
Я видела его всего один раз, несколько дней назад, когда он уходил от нас перед возвращением мамы, но уже тогда мне не понравился этот человек. В отличии от других знакомых отца, он смотрел на меня иначе. Вот, как и сейчас — скользко, оценивающе, скользя глазами по лицу, и ниже.
Обхватываю себя руками в попытке спрятаться от неприятного взгляда и отодвигаюсь к стене.
— Вы всё равно ничего не почувствуете, — бурчу тихо.
Где папа только находит этих всех пьянчуг? Не удивлюсь, если они таскают у нас из квартиры всё, что под руку попадётся, но отцу же плевать. Главное — это с кем рюмку разделить, ведь из его бывших друзей у него никого не осталось.
— Ты мне поговори! — рявкает папа, преграждая мне рукой путь.
Господи, да дайте мне уже пройти!
— Пап, я устала! Можно я пойду спать? — устало прошу.
— Сначала расскажешь где была!
— Да ладно, что ты орёшь на девчонку? Пришла и хорошо, — встревает мужик, протягивая ко мне руку и беря за плечо.
Я напрягаюсь и в кокон сбиваюсь. Пытаюсь отшагнуть, но некуда. Дергаю плечом, но пальцы только сильнее впиваются в кожу.
Сердце от страха начинает громко колотиться, потому что мужик этот ближе подходит и встряхивает меня.
— Женская рука в доме — это хорошо! Она и помочь нам может. Вон закуска заканчивается, а Оленька нарежет. Да?
— Мне завтра на уроки рано вставать.
— И что? Тяжело отцу помочь?
От упрека в чужом мужском голосе у меня на спине выступает ледяной пот.
— Не трогайте меня пожалуйста!
— Чего? — возмущается он, не убирая руку. — Ты это на что сейчас намекаешь, соплячка?
Да тут и намекать не надо, и так всё понятно. Мне… но только не папе, потому что он не видит в этом диалоге ничего страшного, судя по всему.
Ответить я не успеваю. В дверь раздаётся звонок, а потом следует громкий стук.
— А это кого принесло? — хмурится папа, проходя мимо нас и тем самым заставляя своего друга наконец убрать руку с моего плеча.
Я на всех парах ретируюсь в спальню и закрываю дверь на замок. От страха сердце бьется так громко, что я едва различаю голоса. Ладони дрожат, колени ватные. Если это ещё какие-то дружки, то замок мне не поможет. Дождусь, когда они уйдут на кухню и убегу в подъезд. Уж лучше там на ступенях пережду, чем здесь — сидеть и не знать чем может закончится эта ночь и кому из них заблагорассудится попасть ко мне в спальню.
— Ты кто такой я повторяю? — папин повышенный голос долетает до меня сквозь вату, забившую уши.
— Оля где?
Застываю, потому что в первую секунду кажется, что я ослышалась.
— На кой тебе моя дочь?
— Так это он привёл её, — следует голос собутыльника.
Не послышалось… Давид.
— Что? Значит, это с тобой Олька шляется?!
— Где она? — игнорирует их нападки Дав. — Оля!
Требовательно зовёт, а я сильнее лопатками в дверь утыкаюсь. Зачем он это делает? Сам же затолкал домой. Когда просила не везти меня сюда, он злость извергал и рассказывал, как ему на меня плевать. А теперь что? Глаза начинают жечь слезы от стыда и обиды.
— Вали отсюда, парень! — заплетающимся языком кричит папа.
— Или мы поможем, — добавляет тот второй.
— Я никуда не уйду, пока Оля сюда не выйдет!
— А ты кто такой? Хмырь её что ли?
— Да что ты с ним говоришь?! За шиворот и с лестницы, а то стоит тут строит из себя хрен знает кого.
— С лестницы улетишь ты, если ещё раз назовёшь её малышкой!
— Чего?? Учить меня будешь?!
Господи!!!
Дрожащими пальцами открываю дверь как раз в тот момент, когда папин знакомый закатывает рукава и идёт прямо на Давида.
— Не надо, — прошу, а у самой голос срывается.