Ego - эхо

Я кинулась на голос, еще не видела ее. Глаза пускали струи, словно киты в океане. Слезы лились по щекам, соленые, через уголки губ по шее, за шиворот спецовки. Бормотала: "Спасибо, спасибо", не зная, за что, или зная. И от стыда и счастья уткнулась в теплое ее плечо.

-Меня Галина Алексеевна прислала, она знала моего папу. Как будто мой горячо любимый, мой бедный папа мог еще раз изменить мою судьбу.

А женщина, словно и не услышав про Галину, которая "знала моего папу":

-Как тебя зовут? Пойдем со мной.

-Я - Вера.

-О! Какое имя ты носишь! У него интересная история. А я - Александра Варфоломеева, ты знаешь, наверное.

Я не знала ни длинного имени, ни длинного отчества, ни адреса. Прошло много времени и событий, между тем, как я видела Галину и когда решила разыскивать домик у вокзала. А внимание к моему имени удивило - имя неслучайно: и это папа сделал меня, возродил, "родил" Верой. Значит, все правда: и что папы нет, и что война, и что я стою перед этой женщиной. А про имя я потом спрошу у нее.

Мы прошли через дворик по тропинке вдоль дома. С внутренней стороны оказавшийся простым бараком, он успел откинуть густую тень на палисадник, и соцветия душистого табака начали лениво просыпаться в еще не совсем отступившей послеобеденной нирване.

За дверьми надвое разделенной веранды весело пели примусы, соревнуясь наперегонки голосом, у кого быстрее забулькает вода для мамалыги. Вошли в следующую дверь - без веранды и без примуса - ниже классом. Сразу с порога комнатка: через нее проход в другую, еще более крохотную. В первой - круглый столик, покрытый ручной вязки скатертью, миниатюрная бамбуковая этажерка со школьными учебниками; в углу - стандартная, хоть и не бесполезная плита с духовкой, занявшая добрую четверть комнаты. Рядом с нею печка-буржуйка; ее толстая жестяная труба под потолком выведена для тяги в эту, кирпичную.

Все это я разглядела позже, а в тот момент - только ощущение нахлынувшего тягучего покоя. И терпкий, прогретый запах листьев с деревьев через подкрахмаленную, собранную в оборку марлю на распахнутом окне.

Во второй, совсем тесной комнатке, два окошка, всегда задернутые тюлевыми занавесками с воланами, никелированная кровать с блестящими шарами на спинках у смежной с соседями стенки. Кровать, покрытая пикейным одеялом; на нем - пирамидой взбитые пуховые подушки под белой кружевной накидкой; напротив - узенькая, потерявшая цвет кушетка с потертым валиком у изголовья и рядом - старик-комод с четырьмя ящиками. На нем, покрытом тоже вязаными салфетками, четырехугольное, граненое по краям, такое же древнее, как сам комод, зеркало на подставке. Комод - несдвигаем. Но это так кажется. На самом деле - это пришелец из прошлого. Значит, и летать может...

Спазм в горле проходил. Александра Варфоломеевна - скоро я стала называть ее "моя Шураня" - принялась затапливать буржуйку - не для тепла, хотя в низком домике, несмотря на послеобеденный зной, было зябковато. Она поставила на печурку кастрюлю с водой и протянула мешочек с кукурузной мукой:

-Сваришь? А я постелю, а то стемнеет скоро. Да подложи поленцев.

Я приоткрыла дверцу печурки, а там целая война. Идет жаркий бой: огневые языки набрасываются друг на друга, одни побеждают, отстреливаются, другие замертво падают, превращаясь, в угли, в золу, в прах... Надо же, во всем мне чудится, слышится война, даже когда сижу вот так, перед мирной печуркой, далеко от нее, от войны. Уже идет бравое наступление наших войск, оживают люди и города.

Моя Шураня - чуткая, подошла поворошила кочергой головешки. Сразу фонтан искр, как в киножурналах перед фильмами - салют победы. И привиделась Шураня мне настоящей феей из сказки, будто испытывала, и теперь она сделает так, что я окажусь в прошлом, и все будет, как было. А какое оно, прошлое? И как было? Прошлого нет. Все вместе оказалось...

-Иди сюда! - это голос Шурани. - Я сама вымою, а ты ложись. В кровать.

-Как? А вы? - Не может быть! Я не ослышалась. - Я на кушетке, Александра Варфоломеевна!

-Нет, нет, я привыкла на кушетке сама спать. А ты - здесь, в кровати. И подтолкнула меня.

Господи, я в кровати! В мягкой! На сетке! Сетка упругая, прямо как в цирке. Я нарочно ворочаюсь, и как по волнам плыву, волны легонько шлепают, ласкают своей прохладой, обволакивают и уносят к маме... Да нет же, это прохладные простыни. А как волны, я не знаю... фантазирую!..

Постель покачивается, а может, это фонарь на столбе мерцает, подмигивает в окошко сквозь ветки: "Засыпай, мол, а то

кончится чужая сказка, и ты начнешь сама фантазировать".

-А вот и нет - хотя девчонки все, наверное, фантазерки, и я среди них не последняя, но мне нет нужды фантазировать. Здесь я только помню. И это ли не выше? Это - есть. Как я. И прав ли ты, Фонарь? Тебе не кажется, что помнить - это знать правду, а правда - разве это не сказки, каждая на свой лад?

Господи, с кем же я разговариваю? Сама с собой? Хорошо, что Шураня не легла еще, - возится, а то подумала бы, что я ненормальная. Засыпаю...