Ego - эхо

Я не сужу, нет! Господи! Это все перевернулось наизнанку и я увидела восковые, почти прозрачные головки дошколят Николаевского детдома. Он находился рядом с нашим домом. Наш под номером 13, а детдом - 9. Между ними всего один сгнивший заколоченный домик. И санитара госпиталя - Ивана Андреевича с кошелкой плетеной - увидела. Он больше ведь не чистит со мною морковь для штабной кухни. Старик добился разрешения у немецкого командования жить с детьми вместе. Он тоже восковой, только серый и непрозрачный.

Каждое утро медленно течет к лесу ручеек из головастиков, в серых лохмотьях, по двое за ручки; движется, будто на поводке у старика. В лесу грибы, ягоды, горная речка. Ее никто не называет "речка". Гремушка - и все.

Иван Андреевич, бывший санитар Николаевского дома отдыха, а потом госпиталя, устал. Он сидит, притулился к стволу дерева, прикрыл глаза. Возле него пустая плетеная кошелка.

Дети движутся вокруг неподалеку медленно, как будто продолжают находиться на поводке, только кругами-кругами.

А в лесу - благодать: стрекот кузнечиков на разные голоса; куда повернешься, оттуда и стрекот. И листья на молодых деревцах шелестят, и вода в Гремушке извивается, перебирает камушки, и блики солнечные золотят змейку-речушку, плиссируют живую, и ветерок, и тени от деревьев помогают.

Но ребят вся эта природогармония не восторгает. Детские глазенки наблюдают за проходящей женщиной, провожают ее тусклыми взглядами и продолжают движения глазами вниз, к земле, к траве, к корням.

Там добывается еда - грибы, ягоды, щавель, стебли, корешки - и складывается в кошелку. Но стоп! Вот одна подходит, глазенки застывают. Движения тоже. Женщина молча опускает в кошелку пакет, или мешочек, или баночку и отходит так же тихо. Тут и начинается оживление; глазки остреют: что прибавилось в кошелке? И так, если повезет, повторяется несколько раз на дню.

Я продолжаю пока работать на немецкой кухне во дворе штаба. Что-то удается спрятать в трико, а потом, тайными путями, тоже притащить в кошелку. Особенно везет, когда морковь или картошку подносят для очистки. Тяжелое перебрасываю через забор в определенном месте; все, что могу утащить из-под носа сразу. Носильщики и надзиратели из наших же женщин часто, почти всегда делают вид, что не видят. Марья Карповна, уборщица в немецком штабе, знает уже, где я перекидываю, она подбегает, забирает и относит в наш сад на хранение все, что удается достать, получить от кого-то, или утащить у немцев. К вечеру добро собрано, Мария Карповна относит все в детдом, а Иван Андреевич и ребята возвращаются с кошелкой, наполненной "трофеями", собранными в лесу и принесенными поселковыми сердобольцами.

Поговаривают, что немцы выгонят детей из детдома и займут помещение под свои службы. Интересно, сколько же тогда собираются фашисты "гостить" у нас? Мы каждый день ждем наших.

Иногда на полчаса женщины подменяют меня, я тогда бегаю к Гремушке, где располагается "лагерь" Ивана Андреевича, чтобы поиграть с детишками. Они уже привыкли ко мне, и даже порою на личиках появляется подобие улыбок. Но это так редко выпадает. Однажды меня подменили на полдня. Как договорились, прибежала и Карповна. Слава Богу, в то лето Гремушка из-за снегопадов в горах не пересыхала совсем, только поубавилась. Мы нажгли хворосту, залили водою золу, отстояли ее, вода получилась скользкая, как жирная. Но мы не рассчитали, хотя Карповна и была высоким специалистом по белью: она работала кастеляншей еще в доме отдыха, потом в госпитале. (После оккупации - вместе с моей бабушкой Олей - даже в кожно-венерическом). От едкой золы вся ветхая одежонка поползла. Еле дотянули озябших ребятишек после ледяной ванны. Потом долго-долго латали дыры с Карповной.

Может, из-за детдома, пусть не этого, а хоть и пятигорского, но такого же несчастного, брошенного и нашими, и немцами, и Галиной, не приняла я сердцем ее, Галину? Но почему ее не приняла Шураня? Тоже поэтому? Но она же не видела своими глазами детдомовцев!

Я верю Александре Варфоломеевне, Шуране, она для меня - высшее существо, почти как тетя Лиза. Не похожа на нее ни породой, ни обликом, ни судьбой... А вот дух вокруг них похожий. Она для меня высшее существо совсем не потому, что я сплю в ее мягкой кровати с прохладными простынями. И не потому, что сегодня она принесла мне черную атласную кофточку блестящую-блестящую! Рукава фонариками, а на плечах еще много складок и внизу баска. Я никогда в жизни не видела такой красивой кофточки и даже представить не могла, что такое бывает. А Шураня сказала: "Сегодня нам на работе выдавали американские подарки. Я выбрала эту для тебя". А ведь у нее есть собственная родная дочь! И не потому, что Шураня совсем не берет с меня денег за квартиру, и не потому, что часто, почти всегда, а точнее - каждый день она оставляет мне поесть, когда уходит на работу в свою химлабораторию. А однажды она сказала, а потом повторяла много раз, что она моя больше, чем Нинткина, - дочкина. Она говорила, что мы были вместе, потому и смогли пережить трудное время.