Его не звали, но он приперся

Тварь пытается принять форму, выбрать что-то, что сможет поколебать уверенность все так же идущего к ней человечка, одновременно вливая свою силу в сон, пытаясь вернуть над ним контроль и найти меня самого. О том, чтобы убежать, нет даже единой мысли. Только сожрать посмевших не бояться Его.

Шаг и неосознанное желание паренька формирует в его руке изящную и какую-то несерьезно выглядящую шпагу, сотканную из праха и пепла, оставшегося от распавшейся куклы. Это всего лишь игрушка для балов и званых вечеров, а не серьезное оружие, вроде ковыряльника Лосия. Но в этом сне, даже такая безделушка способна наносить отнюдь не игрушечные раны.

Тварь хочет заставить человека шагать на месте, смутить, выжать, выиграть больше времени на поиск слабости, но я держу крепко, а сам человек больше не боится темноты, чтобы она смогла вцепиться сразу в него, минуя мою волю. Тварь снова обвиняет его десятками голосов: друзей, знакомых, слуг, родителей.

- Больше нет. - Все так же спокойно констатирует бывшая жертва, нанося удар шпагой.

Темнота нематериальна, у нее нет тела и нет крови, но от удара, обычного, бесполезного и неуклюжего удара, расходится волна фиолетовых искр и потеков, словно брызги чьей-то крови.

Тварь превращается в красивую, холеную даже девушку примерно того же возраста, что и сам юноша. Презрительный взгляд и отвращение во взгляде. Высказанное обвинение в слабости и ничтожности кого-то, кто не имеет никакой чести и воли. Того, кто не способен даже словом возразить ей, не говоря уж об ударе.

- Больше нет. - Удар рассекает "прекрасную Сиорию", - перед которой он действительно робел, как и любой влюбленный баран, - пополам, заставляя образ расплыться.

Девичье тело искажается, плывет, превращаясь в какую-то дикую тварь, но нанесенная рана заживает крайне неохотно и не до конца, а из разреза проглядывает сиреневый свет и шевелящийся туман бесконечного сна. Тварь ревет адским рыком, буквально срываясь в прыжок, одновременно вкладывая чудовищно много сил в свою атаку, стараясь переписать сон по своим правилам и разорвать наглую букашку, посмевшую так больно ее укусить.

Несмотря на всю мощь, твари недостает воображения и искусности, из-за чего я легко отражаю, рассеиваю и поглощаю ее атаку. Показалось, или я действительно немного восполнил просевший резерв? Как бы то ни было, но сон все еще действовал по правилам моим и Сигизмунда, поэтому девятиуровневый шкет без класса смог среагировать и отразить удар, нанеся твари еще одну рану.

А ей наконец-то стало страшно.

Что вызвало волну еще большей ненависти и четкое обещание вернуться и покарать ускользнувшую добычу. Да только кто же даст этой твари вернуться, если ее и выпускать-то никто не станет?

Непонятная зверюга принимает вид отца паренька, пытаясь обвинить в том, что он такой же бесполезный и жалкий, каким был всегда и каким останется впредь, но нарывается только на еще один хлесткий удар, выбивающий из морфирующего тела еще больше материи снов, да все такую же сухую фразу.

- Больше нет.

Еще удар, а за ним еще один, и с каждым мигом ненависти становится все меньше, а страха все больше. Ужас захлестывает ожившее дурное сновидение в тот миг, когда оно наконец-то осознало, что просто не сможет уйти. Что это - конец.

Оно меняло образ за образом, но не получало иного ответа, кроме удара клинка и все такого же полного равнодушия. Как бы я не повредил пареньку мозги еще сильнее, чем они были вывихнуты раньше.

Тварь подохла где-то на тридцатом ударе, распадаясь на фиолетовый туман и сизый дым, который буквально наполнял меня силами и мощью, восстанавливая мой резерв. Пареньку, к моему удивлению, тоже изрядно достается халявной силы.

Я чувствую, что могу забрать себе все, но пока я задаюсь вопросами в стиле "а не лопну ли я?", все заканчивается, а сам паренек проваливается в сон без сновидений, который он действительно заслужил.

Нехило вздремнули.

Прежде чем пробудиться, я не поленился все же немного поиграть и мозгами и памятью моих спутников. Да, я не хотел их убивать, а они не имели в планах предавать меня, но уж как минимум рассказать обо мне все, что только увидели, они будут обязаны. Даже если одному только главе рода, то все равно должны будут.

Поэтому я снова вошел в чужие сны и принялся... не знаю толком, как это описать. Видимо, я снова словил повышение способки, пока бродил во снах и занимался выпиливанием чужих кошмаров на пару с истеричным (хотя теперь-то он поспокойней) дворянчиком. В любом случае, я словно бы научился куда ловчее работать со снами и их влиянием на реальную память.

Раз за разом прокручивая их воспоминания, создавая из них сны и позволяя им проживать уже произошедшие события, я постепенно стирал из памяти их свой образ. Более того, я каким-то образом умудрялся делать это несколько отложенным способом, так, чтобы заметили далеко не сразу, да и само стирание было плавным и постепенным.