Его последние дни

— Десять тонн точно. — А чего он ожидал, интересно? Идиотский вопрос, идиотский ответ. — Если по совокупным тиражам считать.

Сержант одобрительно похлопал. То ли ему понравилась шутка, то ли точность ответа.

— Я не это имел в виду, — улыбнулся Сыч, — но и намек ваш понял. Может, расскажете о своих книгах?

— Если писатель говорит за свои книги — получается неловкая ерунда. — Я открыл тумбочку, достал оттуда книгу и протянул ее Сычу. — Должно быть наоборот. Да и в целом это, наверное, самый избегаемый писателями вопрос.

— Почему? — Сыч покрутил в руках том «Сато», пытаясь понять, что изображено на обложке.

— Кроме того, что это звучит как просьба станцевать фильм, которого собеседник не видел? О, у меня есть пример! — Я прямо-таки обрадовался пришедшему в голову сравнению. — Вы когда-нибудь слышали такой вопрос — «ты кто по жизни?»

Сыч открыл книгу, прочел дарственную надпись и посмотрел на меня удивленно.

— Вам подписали и подарили вашу же книгу?

— Да, потом объясню. Так что, слышали такой вопрос?

— Да, приходилось.

— И что надо на него отвечать?

Сыч пожал плечами, чего и следовало ожидать, но внезапно ответ нашелся у Сержанта:

— Человек божий, обтянутый кожей.

Я едва не рассмеялся. Сыч же удивленно уставился на Сержанта.

— Он не хотел вас задеть, просто такая присказка действительно распространена.

— Я догадался, — соврал Сыч. — А что надо отвечать на самом деле?

— Да ничего. Нет тут правильного ответа. Нужно жить так, чтобы этот вопрос не задавали. Если задали — значит, уже что-то пошло не так.

— И в случае с писателями надо писать так, чтобы не спрашивали? — Сыч закрыл книгу и положил на свою тумбочку. — Я почитаю, если вы не против?

— Думаю, да. Не против, почитайте.

Сержант добрался до моей кровати, стал аккуратно ее сдвигать, в качестве ориентира используя уже выровненную кровать напротив. Я не возражал.

— И что пошло не так? — спросил он меня, не отвлекаясь от процесса.

— А? — не понял я.

— Ну, вопрос-то, о чем вы пишете, задан. Что пошло не так?

— Ну… Значит, не могу писать так, чтобы не спрашивали, хоть и хочу. Что поделать.

Я покосился на Мопса. Он так и лежал, не меняя позы. Возможно, задремал.

— А сюда вы попали, чтобы написать книгу про психушку, да? — спросил Сыч.

— Да.

Не помню, чтобы обсуждал это с кем-то из присутствующих. Хотя слухи в таких местах распространяются чертовски быстро.

— И как продвигается работа?

— Не без трудностей. Технических в основном. Хотя концепция несколько поменялась, но такое бывает в процессе работы.

— Что вы имеете в виду?

— Сначала я хотел писать о том, как писатель ложится в дурку и не может в итоге выбраться, а теперь, думаю, стоит повернуть все немного иначе. Он может выбраться, но понимает, что реально болен. И через литературу пересобирает свое прошлое, чтобы исцелиться. И…

Я вдруг задумался. Мысленно перенес точку сборки на уровень выше. А если бы я был героем книги, то что бы происходило? Как бы работала основная сюжетная линия? Какие скрытые мотивы мной руководили бы?

Я прокрутил в голове все самые значимые события последних дней. Все более-менее понятно, кроме одного — конфликт с Тощим. Для чего? Зачем он нужен? На что работает? Нет, есть еще и приступ в туалете, приведший к тому, что героя таскали по отделению. И почему-то мне кажется, что все это из одной оперы.

Цель героя — выйти из дурки. Все, что для этого нужно, — подождать назначенного срока, не влипая в неприятности. Что он делает? Дает по морде психу, который, вероятно, не совсем понимает, что происходит. А когда это подозрительно легко сходит ему с рук — устраивает еще более масштабный кипеж, который даже заведующий игнорировать не может.

Будь это книга, я бы сказал, что либо автор — идиот, либо у героя совсем другой мотив. Он не собирается выходить из дурки, судя по происходящему. Он делает все возможное, чтобы остаться. Но почему это намерение скрыто?

Я понял, что завис, и посмотрел на Сыча. Тот, видимо, догадался, что я углубился в свои мысли, и не стал меня тормошить. Чем хороша психушка, так это отсутствием ожиданий и незначительностью, если не сказать полным игнорированием, социальных ритуалов. Вот, например, сейчас — собеседник со мной говорил, но никакого логичного вывода в конце нашего разговора не ожидал. Его целью не было получить ответ на свой вопрос. Он говорил потому, что хотел и мог. Когда я ушел в себя, он просто замолчал. И не обиделся, не стал докапываться до меня, требуя завершить беседу как положено. Нет, просто взялся за книгу и стал читать. И в наших отношениях ничего не изменилось.

Я лег на кровать и вернулся к своим мыслям. Итак, я — герой книги, и мой персонаж не хочет выходить из дурки, но не говорит об этом вслух. Почему? Не хочет принять, что болен? Не может признаться, что ему нужна помощь? Но снизошедшее на меня недавно озарение исчерпало себя. Абстрагироваться от самого себя не получалось. Кроме того, меня стало затягивать в книгу.