Его последние дни

Я заботливо перенес эту экспозицию на Андрея и стал смотреть, как он ведет себя в несколько изменившихся обстоятельствах. К сожалению, я не мог записать то, что получалось, но это подождет. На самом деле бумага — это последний этап. Я знаю все свои книги наизусть. Я сформулировал первое предложение и заучил. Добавил к нему второе и заучил оба. Потом третье. В процессе от них отваливалось что-то лишнее — это нормально. Это даже хорошо.

Глава 13

Андрей лежал на своей койке, сложив руки на животе, и слушал собственное дыхание. Психушка не затихает никогда. Даже ночью. В коридоре ходит санитар, кто-то нечленораздельно говорит во сне. Но все эти звуки стали очень далекими и приглушенными. Как будто на кровать Андрея опустился огромный, почти непроницаемый колпак. Он отгораживал Андрея от остального мира и защищал. Никто не может пробиться к нему, если он сам того не захочет.

Андрей делал вдох на четыре счета, потом задерживал дыхание на шестнадцать секунд, делал длинный выдох на восемь секунд и снова задерживал дыхание на четыре счета. Потом начинал сначала. Обычно он не садился писать, если не удавалось войти в этот темп. Если вдох получался слишком быстрым и выдох слишком медленным или если не мог задержать дыхание. Все это говорило о том, что он не спокоен, не собран, что его что-то тревожит, а значит, текст будет управлять им, а не он текстом.

Сегодня ему никак не удавалось собраться. Все время что-то не получалось: то его одолевал страх и он лихорадочно втягивал воздух за секунду, то накрывала жадность и он не выдыхал воздух до конца, что приводило к невозможности нормально вдохнуть.

Поняв, что дыхательная практика не помогает и собраться не получится, Андрей бросил эту затею. Иногда приходится работать с тем, что есть. В глубине души Андрей знал, что все равно не сможет успокоиться. Он просто зашел в тупик и не понимал, как работает эпизод, который он хочет написать. Он хорошо его помнил, но не мог даже представить, как переработать произошедшее. Значит, придется разбираться на ходу. Погружаться в воспоминания и надеяться, что удастся вырулить.

Ему было примерно четырнадцать лет, когда это случилось. Андрей не помнил, с чего все началось. Получил ли он двойку, или прогулял школу, или не заполнил дневник — возможных грехов было слишком много. Скорее всего, последнее. Заполнение дневника стало какой-то принципиальной точкой и центром конфликта.

Отец в некотором смысле сдал позиции по контролю учебы, уже не требуя от Андрея хоть каких-то результатов, но вот проклятый дневник простить не мог. Гнусным чудом каждый раз, как он проверял эту несчастную книжицу, та оказывалась пустой. Андрей сам удивлялся, почему постоянно забывал заполнять расписание. Но было уже поздно. У отца падало забрало, и начиналась вечная канитель.

Обычно это случалось вечером и могло продолжаться до утра. Отец то читал долгие нотации, то переходил к решительным действиям вроде приказа выучить весь учебник биологии. Андрей не помнил ни слова из того, что говорил отец. Он уходил в себя. Кивал с виноватым видом, поддакивал, на все соглашался.

В этот раз что-то пошло не так. Отец распалялся все больше, особенно рьяно пытаясь пробить защиту. Но, конечно, не мог. Даже несмотря на то, что стучал пальцем по лбу сына так сильно, что палец хрустел, а голова Андрея дергалась. На стук никто так и не открыл.

— А ну пошли, — приказал отец и вышел из комнаты.

Андрей послушно поплелся следом. В гостиной мать смотрела телевизор. Она даже не повернула голову в их сторону. Андрей знал, что она не поможет, но всегда надеялся. Однажды, когда отец заставил его отжиматься до утра, Андрей с таким отчаянием смотрел на мать, что в результате отец прервал экзекуцию и добавил ему еще одно наказание за то, что сын пытался найти поддержку у матери. Что это было за рекурсивное наказание, Андрей уже не помнил, но вряд ли можно заставить человека отжиматься еще сильнее.

Отец прошел через гостиную и вошел в спальню. Там начался новый раунд нотаций. В этот раз что-то про ответственность.

— Ты хотя бы понимаешь, что такое ответственность? Если нет, так и скажи — «я тупой, не понимаю»! А то, может, я с тебя спрашиваю как с умного, а ты тупой?

— Нет, — ответил Андрей наугад, потому что пропустил почти всю фразу мимо ушей.

— Что нет? Что, блядь, нет? Ты тупой?!

— Да, — снова почти наугад.

Главное тут — вовсе не осмысленный ответ. Если отец хочет считать его тупым, надо согласиться. Быстрее все закончится. Главное не смысл, главное — уловить настроение. Но в этот раз Андрей был невнимателен. Ошибся. И сильно. Отец просто взбесился.

— Ну если ты тупой, может, тебя пиздить надо?! Хоть так до тебя дойдет?!

— Нет, я…

Но было поздно. Отец совсем потерял человеческое обличье. Он схватил какой-то подвернувшийся под руку бытовой прибор, кажется, это был увлажнитель воздуха, и выдрал оттуда шнур.

— Поворачивайся!