Его повесили на площади Победы. Архивная драма

От знакомых рижан я узнал, что автор был изрядным антисемитом, винившим евреев во всем и в особенности в затеянных против него лично интригах. При этом, по свидетельству Маргера Вестермана, Грутупс не раз заходил в рижский музей «Евреи в Латвии», и потому для его основателя выход «Эшафота» был взрывом бомбы. Естественно, он не принял приглашение на презентацию книги в ресторане «Зеленый попугай» и больше с ее автором не здоровался.

Грутупса больше нет, он покоится на Лесном кладбище под дорогим памятником, который поставил сам себе за несколько лет до совершенного в 2014 году самоубийства. Но книга его живет. Автор успел подарить ее 277 латвийским школам. Так что, возможно, его взгляды прорастают в новом поколении, выросшем в постсоветские годы, на глазах которого проходили шествия бывших легионеров Ваффен-СС. Впрочем, как заметил упоминавшийся уже историк Григорий Смирин, вряд ли кто-то из детей смог осилить книгу Грутупса, поскольку она «страшно нудная».

…Андрис Грутупс и Петр Крупников — оба рижане и полные антиподы. Один — едва ли не первым изучил материалы процесса и написал о нем толстый том, другой — сам был на том процессе переводчиком. Между прочим, последний не раз упомянут в «Эшафоте», с обязательным указанием — «еврей Крупников».

«В начале января 1946 года, будучи в Риге, я встретил на улице знакомую даму, которая сказала, что ужасно не хватает переводчиков, ибо готовится процесс, — рассказывал Крупников спустя годы. — Другие кандидаты в переводчики были в основном женщины и раненые мужчины, в то время как я все еще был командиром роты… Понравилась моя выправка, меня приняли, хотя погрозили пальцем: если бы не процесс, то за самоволку меня бы призвали к ответственности». В Риге он был в самовольной отлучке. Ну, не вполне в самовольной. «Если тебя поймают, ты будешь дезертиром, — сказал ему командир полка, — если не поймают, пей сколько хочешь». Таким, по его словам, было время: «Если человек в 1941 году договорился с товарищами встретиться после войны, то его не могли не отпустить, даже если „не положено“».

Став переводчиком на процессе, Крупников захотел воспользоваться возможностью поговорить с обвиняемыми и отправился в одну из актерских уборных Дома офицеров, где их держали в перерывах. «Солдат охраны меня туда не пускал. Я пошел к председателю суда и сказал, что хочу попасть к обвиняемым. „Зачем вам это нужно?“ — „Я историк, хочу поговорить с ними“. Он позвал коменданта — так я получил пропуск с особым примечанием, что могу ходить к подсудимым. Там сидели Еккельн, Павель и еще некоторые. Мы совершенно спокойно говорили о всяких вещах. К тому же они говорили охотно. Когда я позднее об этом рассказывал, многие мне не верили». Мы поверим и воспользуемся в дальнейшем его свидетельством.

…И, наконец, третий персонаж, его глазами я увидел некоторые страницы биографии Еккельна, — Бруно Штреккенбах, группенфюрер СС, генерал-лейтенант войск СС и полиции, занимавший в начале войны один из самых высоких постов в эсэсовской иерархии — начальника 1-го отделения РСХА, персонально ведавшего кадрами убийц.

Личные документы Еккельна сгорели в доме во время бомбежки Брауншвейга англо-американской авиацией. «… Мой дом был полностью разрушен террористическим нападением и сожжен, — писал Еккельн 25 ноября 1944 года начальнику Главного управления кадров СС фон Герфу из Либау. — После того как станет немного спокойнее, я, возможно, смогу восстановить по памяти моменты моей биографии, но главное — смогу записать эти данные в личную анкету». Не смог, не успел.

По каким-то не известным мне причинам в хранящейся в Яд Вашем копии личного дела Еккельна из эсэсовской канцелярии почти ничего нет о его службе в СС и полиции до 1939 года. Ну, за исключением перечня должностей и регалий. Тут-то мне и пригодились материалы уголовного дела по обвинению Бруно Штреккенбаха, скопированные сотрудниками вашингтонского музея Холокоста.

9 мая 1945 года Штреккенбах, будучи командиром 19-й Латышской добровольческой дивизии СС, попал в советский плен. В мундире унтер-офицера, на который сменил свой генеральский китель. В чем он признался на первом же допросе. Этих допросов потом было великое множество, следствие тянулось аж семь лет, суд над Штреккенбахом состоялся только в 1952 году. Высокопоставленного убийцу, в отличие от Еккельна, не казнили, осудили к 25 годам тюрьмы — к моменту суда над ним действовал указ Президиума Верховного Совета СССР от 26 мая 1947 года «Об отказе от смертной казни». В 1955 году Штреккенбах вместе с другими военнопленными благополучно вернулся в Германию, умер своей смертью в 1977 году в Гамбурге — городе, где начинал свою карьеру в должности начальника гестапо.