Его повесили на площади Победы. Архивная драма

Помимо протоколов допросов в материалах его дела чудесным образом оказались документы, которые обычно хранятся в других местах, — многостраничные пояснения Штреккенбаха по вопросам, не имевшим значения для обвинения, но интересовавшим советскую разведку и контрразведку. В них он подробно рассказывал о характере своей службы, давал характеристики сослуживцам, делился именами и приметами агентов. Есть там и характеристика Еккельна, и, главное, по этим документам можно составить представление о том, чем тот занимался в довоенные годы.

Не просто работа

…Не раз задавал я себе вопрос: что заставляет меня копаться в страшных документах, после чтения которых не спишь ночами, воображая состояние людей, спускавшихся в рвы смерти и укладывавшихся на тела убитых минутой раньше? Зачем пытаюсь сложить по крупицам личность одного из самых больших злодеев страшной войны? Настоящего, отнюдь не кабинетного убийцы, где-то далеко готовившего бумаги об убийстве абстрактных миллионов. Еккельн, в отличие от Эйхмана — «бухгалтера смерти», — был из тех, кто сам отдавал преступные приказы и подавал пример их исполнения.

Для Еккельна творимое им зло было не просто работой, позволявшей ему самовыражаться, он сам был беспримесным злом. Впрочем, сказать это, подразумевая, что он был бандит и садист, — значит упростить проблему, и в результате получится та же банальность, только с обратным знаком. Мало поможет и ссылка на антисемитизм — это всего лишь «такой хороший показатель наличия зла в человеке» (Эндрю Клейвен). Потому-то я и попытался просто вникнуть в обстоятельства жизни одного из его носителей.

В общем-то ясно, как должно было быть устроено государство, чтобы такие, как Еккельн, получили возможность безнаказанно злодействовать. Но ведь и оно само — кровное детище таких, как Еккельн, вот в чем дело.

Когда мир узнал о Холокосте, перевернулись все представления о зле — Холокост стал его мерилом. Но безмерное зло совершалось людьми. На последующих страницах вы увидите одного из них — отстающего ученика, рано оставшегося без отца, завидующего успешным одноклассникам-евреям, после — храброго добровольца, произведенного в офицеры на мировой войне и никому не нужного после нее, винившего в поражении тех же евреев, и, наконец, фанатичного нациста, сполна компенсировавшего свои прежние жизненные неудачи фантастической карьерой, а в частной сфере — донжуана, психопата и алкоголика. Увидите его среди соотечественников, униженных Версалем и поверивших лидеру нации, в компании соратников, любителей красивой формы и исполнителей преступных приказов — еще до того, как мир заплатил за их обиды и неустроенность. Это ведь они убивали, а не Гитлер с Гиммлером, восседавшие наверху кровавой пирамиды. Больше того, не без их участия страшная логика завела вождей рейха туда, куда она их завела.

Материала к биографии Еккельна, как я уже говорил, сохранилось немного, так что иногда у меня возникал соблазн домыслить тот или иной эпизод или даже плюнуть на проделанную работу и написать собирательный образ высокопоставленного эсэсовца, придав выдуманному персонажу черты Еккельна. От этой идеи я отказался после того, как прочитал книгу Лорана Бине «HHhH» о Рейнхарде Гейдрихе. Бине говорит, что «придумывать персонажей для лучшего понимания исторических фактов — все равно что подделывать доказательства» или даже «приносить отягчающие улики на место преступления, когда их там и так полно». Так что я не стал ничего придумывать, и в книге, которую вы держите в руках, писал только правду, «не торопясь вязать за связью связь, на цыпочки стиха не становясь, метафоры брезгливо убирая…» (Борис Слуцкий).

Между прочим, Лоран Бине назвал жанр своего повествования неизвестным науке термином «инфрароман». Согласно словарям, «инфра» (лат. infra-) — приставка, означающая «нахождение ниже чего-либо, под чем-либо». Моя книга по жанру еще ниже, чем «недороман», и вообще никакой не роман. Впрочем, боюсь, она не дотягивает и до исторического труда, слишком много в ней отвлечений, заинтересовавших меня личных историй. Эти истории порой лишь косвенно относятся к центральному персонажу книги, но они столь драматичны, что я просто не мог пройти мимо. Сами подумайте: мог ли я не поделиться историей спасенной одним из палачей девушки из Рижского гетто, если мне в руки попал никогда не публиковавшийся документ о ее удивительной судьбе? Или историей митрополита, создателя Псковской православной миссии, в чьем убийстве обвинялся Еккельн?

Вот почему пришлось придумывать термин для обозначения жанра своего повествования — «архивная драма». В этой «драме» множество актов и явлений, коротких эпизодов, и, хотя все они основаны на бесстрастных документах, едва ли не в каждом — сюжет, да еще какой.

Глава 1 «Грех против крови»