Вдобавок Ангуса пришлось оставить в Солинари. Только он один мог исправить вред, что нанес своими речами о превосходстве вампиров. За время, что МакСойл преподавал, студенты увидели в двухвековом вампире почти историческую фигуру, достойную фанатичного поклонения, и порой даже цитировали его слова, что неимоверно бесило Николаса. Пришлось спешно организовать несколько примирительных мероприятий, обычных межфакультетных соревнований, чтобы снять накопившееся между разными видами напряжение.
В туманной суматохе и суете серых будничных дней пробежало еще шесть месяцев. А затем Ник вдруг понял, что с момента ухода Эспер и его превращения в оборотня прошло почти два года. Семьсот дней без нее… В течение которых Ник убеждал себя, что забыл Эспер и оставил чувства в прошлой, человеческой жизни.
Приторно сладкий самообман. До тошноты. Ведь сама его волчья суть ни на секунду не позволила бы ему вычеркнуть из сознания Эспер. Ее образ четко кристаллизовался в его памяти, зеркально отражался в волчьих зрачках, циклично являлся в живописных снах, стоило только ему на миг расслабиться. Николас не забыл ее. И совершенно не хотел забывать…
Однажды, переборов навязчивые сомнения, он даже осмелился спросить у Джесс, как живет дочка Нэро? И получил неутешительный ответ: Эспер страдает, Ренато отправился на поиски некроманта, желая воскресить свой потерянный клан. И Ник вновь ярко вспомнил те дни, когда Эспер одиноко бродила по ночам с пустым остекленевшим взглядом. Когда от отчаяния у нее даже не оставалось сил плакать.
«Как мог Ренато быть настолько жестокой сволочью, что заставил Эспер вновь погрузиться в глубины давнего горя? — задавался вопросом Николас. — Почему Нэро рискует собой ради каких-то мертвецов и совершенно не опасается, что Кверакор вместо помощи подпишет ему смертный приговор?» — он никак не мог понять чувства, заставляющие старого оборотня идти на подобный поступок, да и не сильно желал понимать.
В тот миг Нику безумно, до скрипа позвонков, захотелось бросить дела, академию и сорваться в Неаполь. Крепко обнять Эспер, выслушать все, что она скажет или увидеть все то, о чем она промолчит. Вытереть капельки слез, которые, наверняка, то и дело стекали по ее щекам, вновь услышать звук ее голоса, провести рукой по медным завиткам ее волос, почувствовать мягкость кожи и глубоко вдохнуть неуловимый, манящий запах, но он себя остановил. Переступил собственную любовь и боль, и задушил желанный порыв в зачатке.
Своим внезапным появлением он лишь разбередит старую рану. А возможно, Эспер и вовсе про него уже не вспоминает?
Глава 21. Серые будни
Отвергнутый младенец с большой вероятностью погибнет, даже если его базовые потребности будут удовлетворены. Отвергнутый ребенок проведет всю жизнь в попытках угодить окружающим, при этом никогда не испытывая довольства собой. Отвергнутая женщина пойдет вразнос, стремясь почувствовать себя желанной. А отвергнутый мужчина вряд ли решится на новую попытку, как бы ни было велико его одиночество. Причем отвергнутые люди будут бесконечно доказывать себе, что они это заслужили, просто чтобы придать смысл этому бессмысленному миру.
(Эми Хармон "Из песка и пепла")
Два года назад
Полет был долгим, но не утомительным. Эспер крепко проспала всю дорогу. С радостью окунулась в забытье, лишь бы в тысячный раз не тяготиться страшными мыслями о том, как далеко она уезжает от Ника. Как бросает наотмашь все родное и знакомое и улетает куда-то в неизвестность. Возможно, больше никогда не увидит своего любимого?
А когда она открыла глаза, то вспомнила, как он ей снился… его теплую улыбку, а еще почему-то мрачные древние развалины с высокими колоннами, острые каменные глыбы, покрытые мхом, сухой плющ, голые колючие ветки, о которые она поранилась, вид собственной крови, а затем яркие, слепящие блики на воде. Но кроме него остальное просто не имело никакого значения.
«Когда-нибудь я вернусь, Ник, — решила она, тщетно пытаясь запомнить смутные образы растворенного реальностью сновидения, стремительно ускользающего, как песок сквозь пальцы. — Мы ведь так и не попрощались…»
* * *
Джессика Кэнделберн встретила их в аэропорту Неаполя. Женщина ничуточки не изменилась с того момента, когда Эспер видела ее в последний раз… А это было, казалось, еще в прошлой жизни — на пороге Солинари, когда Джесс привела ее в академию и оставила в холле поздно ночью — целых пять лет назад. Да и с чего бы ей меняться? Красивая белокурая молодая женщина, внешне такая же, как в день своего обращения в вампира. Но внутри она давно уже была не той двадцатитрехлетней молодой особой.
— Я не могу поверить! — воскликнула Джесс, подбежав к Ренато, а затем, осторожно, словно боясь разрушить наваждение, протянула руку, чтобы легко прикоснуться к его щеке. — Это действительно ты!
— Именно, Джесс, дорогая… — ответил Ренато, крепко обняв ее, а затем, закружив. — Тот же неисправимый Нэро, которого ты оставила в Неаполе!