Его Величество Поэт. Памяти Анатоля Сыса

— Не приехал, обещал и не приехал, — грустно сказал Сыс. — Обманул меня, деточка. А ты ищешь его? Что он еще натворил?

— Так вот, исполняя свои дружеские обязанности, я доставил к тебе этого шалопая, который увиливает от данного слова.

После чего я прошел из-за стены в дверной проем. Сыс радостно обнял меня и чмокнул в щеку.

— Молодец, Витовт, что приехал и мента привез.

В тот день Гришка удостоился особого внимания Анатоля. Узнав, что Гришка мой друг, а поэтому он не посадил нас на сутки, Анатоль зауважал его, а когда тот признался, что назвал сына Максимом в честь Максима Богдановича, полюбил его всей своей пылкой душой. «Свой мент, наш хлопец. Если б все менты были такими, Беларусь давно была бы белорусской»,  — радостно говорил Анатоль. Мы, чтобы не разочаровывать Анатоля, так и не рассказали ему про нашу аферу.

Я мог очень многое написать про Анатоля Сыса, про наши совместные похождения. Например, как мы разыграли в «Ислочи» Алеся Асташонка, пригласив его по телефону на беседу, но не сообщили номер комнаты, и тот полночи носился по коридорам, оглашая их кличем: «Сыс! Где ты же, Сыс?!» Про нашу поездку на творческий вечер журнала «Калосся» в Полоцк, где Анатоль во время выступления вдруг расплакался и, стыдясь своих слез, покинул зал. А на обратном пути в Минск в нашем купе всю ночь занималась любовью (так сейчас называется подобная вещь) горячая парочка. Сыс притворился, что спит, и, как и я, терпеливо слушал под стук вагонных колес разгоряченные стоны и оханья. Утром он с отвращением сказал: «Потрахались, как кролики, и людей не постыдились. Потрахались и разбежались. Вот такая теперь любовь». Мог рассказать, как на мой день рождения, который мы праздновали в «Мутным воку» — баре Дома искусств, Анатоль поднес мне на руках подарок — расфуфыренную и размалеванную, с девичьим бантиком в волосах, худую, как кляча, пьяную в дым проститутку. Положил ее на стол. «Вот тебе подарок, мой котик». От такого подарка я отказался и еле-еле избавился от надоедливой девицы.

Можно вспомнить, как Сыс втихую вынес из мастерской Квятковского мой портрет, который Алесь долго рисовал и который ему нравился. Я был представлен на портрете в образе средневекового рыцыря в рыцарских доспехах с длинными серебряными волосами, лежавшими на моих плечах, как мантия. Квяту предлагали за портрет хорошую плату. И вот Анатоль, выбрав момент, стащил портрет, чтобы только показать его моей маме. Портрет не влез в такси, и пришлось класть его в багажник. Когда Квят узнал, его возмущению не было предела. Решил, что кража портрета моих рук дело. Дозвонился и раздраженно спросил, где работа. Ответил ему Анатоль, прямо и внятно: «Успокойся, Квят. Твоя работа у нас. Искусство должно принадлежать народу. Вот пускай тетя Зина посмотрит, какой у нее уважаемый сын и какие у него хорошие и талантливые друзья. А если задумаешь продать «Чаропку», так я тебе его не верну. «Чаропка» должен быть в Беларуси и для белорусов». Портрет мы назавтра привезли Квяту, потому что он дал Анатолю слово, что не продаст своего «Чаропку» ни иностранцам, ни своим коллекционерам, а передаст в литературный музей, что, в конце концов, и сделал. И теперь «Чаропка» пылится где-то в запасниках, ждет, когда я уйду с этого света, чтобы о нем вспомнили.

Что еще переворошить?

Хватит и того, что про Анатоля рассказано и написано, а эти воспоминания я написал, чтобы еще раз пережить радостно-волнующие мгновения наших встреч, разобраться, кто он был и каким же он был. Я не приукрашивал Сыса, хотел оставить о нем память как о живом человеке со всеми его достоинствами и пороками, плюсами и минусами.