Днем Веретило покинул нас, поняв, что уже начал обременять хозяев: пора и честь знать. А Сыс как ни в чем не бывало еще двое суток гостевал. С ним меня одолела тоска. Он выпивал, почти не закусывая, как конченый алкоголик, и, нахмурившись, молчал, словно погружался в свои мысли. Я никогда не был свидетелем, кроме заседаний на «Тутэйшых», чтобы Анатоль говорил про искусство или вообще про культуру. Про знакомых художников или литераторов судачил охотно, как бы хвалился знакомством с ними, и то больше рассказывал, как пил с ними. Не рассуждал он ни про историю, ни про политику, даже про свое житье-бытье ни слова. Его это просто не интересовало. А с прозаиком он не мог найти общую тему для разговора — какой он выдающийся поэт. А мне было все равно, выдающийся или обыкновенный. Его поэзия мне не очень нравилась, не было в ней духа живительного, созвучного моим чувствам и мыслям. Грустил я, грустил и Сыс. Ему нужна была компания, зрители, перед которыми он мог помальчишествовать и сыграть свою роль великого поэта: кого-нибудь по-менторски похвалить, а кого-то и опозорить, кого-то обласкать (ах ты, мое дитятко), а кого-то послать на все четыре стороны. Он тосковал со мной. В конце концов, чтобы развеять печаль, Сыс затянул меня в пивную, что для меня стало настоящей мукой, потому что хотелось провалиться на месте, лишь бы не видеть, как Анатоль набивался ко всем в друзья, хвалился своим талантом и, конечно, зачаровывал всех своим «Пацiрам». Снова ему наливали и хвалили. Мне подумалось, что ему просто не хватает официального признания, он, как ребенок, любит похвалу. Все в Союзе писателей про Сыса говорят, признают не абы-какой талант, а вот печать молчит про него. Да и что писать, если он сам исписался и ничем новым и своеобразным не отметился. Печатали бы у нас светскую хронику, так имя Анатоля Сыса часто фигурировало бы там. Не удивлюсь, если б он, как чеховский герой, радовался, что попал под извозчичью лошадь и об этом написала газета.
На четвертый день пребывания Сыса он мне уже надоел. Лимит терпения и гостеприимства, да и гонорарные деньги заканчивались, а мне нужно было на них жить. Да только Сыс никак не хотел понимать, что он загостился. Я уже был не в силах выдержать его пьянки. Прямо сказать, чтобы, наконец, покинул мой дом, я не решался, — обидится и посчитает, что я его выгоняю, раструбит об этом по всем редакциям, куда наведается, и всему Союзу представит Черепа жадиной и негодяем.
Все же я придумал, как выпроводить надоедливого гостя. Я дружил со своим участковым милиционером Гришей Осовлой. Познакомился с ним в не очень приятных для меня обстоятельствах. Я поспорил, что бесплатно пройду на дискотеку в кинотеатр «Салют». Подобная мысль могла прийти только на пьяный ум. Меня остановили крепкие охранники и, с силой пнув под зад ногой, швырнули с порога на асфальт. Лучше бы они не ржали, видя мое унижение. Я спокойный, пока меня не обидят, а обидят — уже не сдерживаюсь. Гнев охватил меня и толкнул на сумасшествие. Я как бешеный пробежал по ступенькам и ударом ноги выбил стекло в дверях. Посыпались осколки. Меня схватили, надавали тумаков и сдали ментам. Спас мой писательский статус. Милиционеры не стали возиться с опасным хулиганом, а передали дело участковому, пускай он разбирается. Вот и разобрался. Осовла заочно учился на историческом факультете педуниверситета и читал книги Чаропки, а поэтому, когда я пришел к нему в опорный пункт, не мог поверить, что этот простоватый мужичонка и есть белорусский писатель Витовт Чаропка, автор исторических книг. Он представлял меня могучим голиафом, а здесь обычный неприметный человек. В свое время Владимир Орлов был разочарован, когда впервые увидел меня. Также представлял меня неким силачом. Но Гриша не разочаровался, а был впечатлен, что я живу на его участке, а более того, что я простой и доступный, без кичливости. Он помог мне устранить проблему с «Салютом». Я оплатил тогда замену разбитого стекла в дверях, а за бутылку коньяка и коробку конфет директор кинотеатра — развязная и расфуфыренная дама с пофигистскими склонностями — забрала заявление из милиции. Гриша постарался, чтобы я не потратился на штраф. Меня «отправил отдыхать» старший кассир, когда я пришел в РОВД платить штраф. На штрафные деньги я приобрел две бутылки водки, принес их следователю, который за хулиганку не засадил меня даже на пятнадцать суток. Он для приличия поломался, дескать, это взятка. Какая ж это взятка — это благодарность за отношение ко мне. Я положил бутылки в выдвинутый следователем ящик его стола. Да еще подписал ему книжку. Мне не стыдно, что вот таким образом я уладил свое дело. Я не против, чтобы другие так делали. Должен же где-то закон быть бессильным перед человеком, а то он пожирает всех, кто провинился перед ним, за всякую вину — маленькую или большую, никому не сочувствует и не позволяет человеку исправить ошибку.