Его выбор (СИ)

— Понимаю. — Голос Астрид был мягким и едва слышным. — Ты справишься, брат. У тебя есть виссавийцы, любовь которых к вождю безгранична… а у Армана никого кроме меня нет. Если я ему не помогу… никто не поможет… и…

Она мечтательно улыбнулась и посмотрела в высокие окна, коснувшись затылком стены:

— Я никогда не любила Виссавии. Здесь хорошо… но я была здесь как птица в клетке. Кассия иная. Жесткая, беспощадная, но настоящая… там люди живут, а тут…

— Там они умирают! — простонал вождь. — Там я не могу вас защитить… его защитить!

— Себя защити, — мягко сказала сестра, и ее слова укололи отравленной стрелой в сердце. — Ты что устроил, братишка? Что сделал с Виссавией? Думаешь, отец был бы доволен?

— Отец ушел… бросил… — ответил Элизар, опуская голову.

— Эл… — рука сестры скользнула по щеке, смахивая слезу, мягкие губы коснулись лба, а волосы щекотнули подбородок. — Глупый Эл… никто тебя не бросил. Ты сам себя бросил…

— Твой сын — целитель, — упрямо сказал вождь, сжимая ладони в кулак. — Дар целителя в Кассии редок, он принадлежит Виссавии!

— Эррэмиэль больше чем целитель, — улыбнулась Астрид. — Он высший маг. Жрецы храма Радона были в восторге от его дара, говорили, что подобного ему нет во всей Кассии. И учить его должны кассийские, не виссавийские учителя. Пойми, Эррэмиэль принадлежит не Виссавии, а Кассии. Не веришь мне?

Астрид разбудила сына, и мальчик открыл глаза, с удивлением оглядевшись. Увидев Элизара, он широко улыбнулся, протянул к дяде еще пухловатые детские ручонки, и из черных глаз его полился мягкий свет. Вождь вздрогнул, с сожалением отвернувшись: глубоко-синий свет, не белый, как у семьи вождя Виссавии. Сестра права. Цвет не виссавийских, кассийских магов.

— Красивый, — прошептал Эррэмиэль, проводя пальцами по тонкому браслету на запястье Элизара.

— Я тебе сделаю другой, — пообещал вождь.

Браслет разочарованно кольнул запястье, но отдать вещицу Элизар не мог… не этот браслет, что помогал ему справиться с давним проклятием. В последний раз обняв сестру и племянника, Элизар отпустил их в ненавистную Кассию.

Но это не мешало вождю Виссавии раз в луну тайно, как вору, входить в арку перехода, чтобы выйти в замке своей сестры. И каждый раз Эррэмиэль чувствовал приход дяди, выбегал навстречу, кидался в его объятия и долго сидел рядом, рассказывая, чему успел научиться, как опьяняет, как много радости приносит ему сила… И о том, как сильно любит он Кассию: как пахнут на рассвете гиацинты, как красиво ложатся на землю осенние листья, как горит в свете фонарей снег и рассыпаются по небу звезды.

Три года пролетели, как одно мгновение, а Элизар так и не понимал: Виссавия, погруженная в вечное лето, не знала других времен года, а тут, в Кассии, часто было так холодно, что не спасало даже тепло каминов. И снег за окнами, который Эррэмиэль с восхищением показывал дяде, скорее не радовал, а пугал. Холодный. Бездушный. Похожий на укутанный в саван сон смерти. А осень, которой так радовался племянник, напоминала прощальную, полную грусти улыбку умирающего. И весна, тяжелая, шумная, вздыхала дождями, с трудом возвращая жизнь истерзанной зимой земле. Как можно этим восхищаться? Как это можно любить? И как можно рассказать о своем недоумении восторженному Эррэмиэлю, заражающего радостью и безумной любовью к Кассии?

Элизар в свою очередь пытался рассказать племяннику о Виссавии, заразить мальчика любовью к клану и к богине, но Эррэмиэль лишь качал головой и упрямо молчал. Он тихо шептал, что не хочет никуда уезжать, что здесь его брат, его мать, ставшие почти родными слуги. Все, чего он не хочет бросать. А Элизар понимал вдруг, что у него нет сил убедить племянника... он и сам давно разочаровался в Виссавии, но лучшего не знал. Потому и хотел забрать Эррэмиэля с собой.

Этот проклятый день поздней осени, увы, был другим, и даже льющаяся через мальчика радость не помогала. Оглушил гнев, когда Элизар мягко оттолкнул от себя племянника и заставил Эррэмиэля посмотреть себе в глаза:

— Кто посмел? — тихо прошептал он, глядя на расплывающийся по щеке мальчика синяк. — Кто посмел?

В Виссавии бы его никто и пальцем не тронул. В Виссавии знали, что бить мага — просить на свою голову погибель, потому что слабый пока еще неконтролирующий свою силу маг — это шаг к катастрофе. Почему здесь, ради богини, этого никто не понимал!

— Дядя… — Эррэмиэль вдруг сжался, глаза его наполнились страхом, и Элизар сглотнул, давя в себе отголоски гнева:

— Не понимаешь, душа моя, что ты сокровище? Сокровище, которое в этой глупой Кассии не способны оценить?

— Но я люблю Кассию, — в очередной раз поднял на него чистый взгляд Эррэмиэль. — Я люблю тебя, но в Виссавию не хочу. Пойми...

Гнев в один миг отхлынул — глядя в широко раскрытые почти лишенные белка глаза мальчика, Элизар не мог гневаться. Это всего лишь дитя, глупое дитя, он многого еще не понимает.