Его звали Бог, или История моей жизни

— Тогда необходимо написать расписку, что вы просите сделать операцию в связи с безвыходной ситуацией. И что вы снимаете с меня ответственность в случае неблагоприятного исхода. Вся ответственность ложится на вас. Никаких претензий к медперсоналу.

— Я напишу все что угодно. Вы только начинайте, а то время идет.

Врач сунул золото в карман и направился в процедурный кабинет.

— Что, оперировать будем? — побежала следом старушка.

— Будем, баба Тася, будем.

— О господи Иисуси Христе, — перекрестилась та и протянула мне чистый листок бумаги и ручку.

Я села за стол и принялась писать. Павла раздели, положили на каталку и повезли по коридору. Опомнившись, я догнала каталку, подошла, наклонилась и поцеловала его в лоб.

— Сохрани его, господи, — перекрестилась баба Тася.

Время, проведенное в приемном покое, показалось мне целой вечностью. Иногда я задавала себе вопрос: зачем мне все это надо? И не находила ответа.

Сколько просидела в одной и той же позе, не имею представления. Час, два, три — не знаю. Может, больше. Не выдержав, подбежала к комнате, куда увезли Павла, и дернула дверь. Она была закрыта. Тогда я села рядом с дверью, прямо на пол, обхватила руками голову и хотела заплакать. Но слез не было.

Наконец дверь открылась и показалась баба Тася. Она опустилась рядом со мной, положила мою голову к себе на колени и принялась гладить.

— Что? — Я заглянула ей в глаза.

— Живой твой соколик, живой, — улыбнулась та. — Наш Иван Григорич настоящий кудесник.

Я подпрыгнула, поцеловала бабу Тасю и захлопала в ладоши. Неожиданно кепка слетела с моей головы, волосы вылезли из резинки и упали на плечи. В эту минуту из комнаты вышел врач, снял колпак и стал вытирать пот со лба.

— Живой! — подмигнул он мне. — Крепкий.

Затем он посмотрел на мои волосы и грустно сказал:

— Где это тебя так угораздило?

— Это личное.

— Ой, детка, такая молодая, а седее меня. Господи Иисуси Христоси, — запричитала баба Тася.

— Видно, ты много пережила, — вздохнул врач. — Все в прошлом, главное — муж жив.

Мы вышли в приемный покой. Баба Тася сварила кофе и разлила по кружкам. Я взяла бумагу и разорвала на мелкие кусочки.

— Иван Григорич, ты мужик умный. Наверное, не в первый раз такие операции делаешь. Мне огласка не нужна, да и тебе тоже. Я тебя не видела, не знаю, да и ты меня тоже.

— Я все понял, дорогуша, как только тебя увидел. Через пару часов можешь забирать своего ненаглядного. Шприцы и лекарства я дам. Самое главное — это постельный режим. Лежать недели три, не меньше.

— Понятно, — задумчиво произнесла я.

— А ехать-то есть куда?

— В том-то и дело, что некуда.

— Решай, дорогуша. Мне нужно, чтобы к утру его здесь не было. Это село, пойми правильно и не обессудь. Слух пронесется, потом сплетен не оберешься. Комиссии из города часто наведываются.

— Я понимаю.

— Иван Григорич, пусть они немного в моем доме поживут, — вмешалась баба Тася. — Как он оправится, так сразу и съедут. Я все равно в доме редко бываю, в основном в больнице живу. Машину в гараж загонят, никто и знать не будет. А ежели кто из сельчан поинтересуется, скажу, что молодую семью пустила. Временные квартиранты.

— Смотри сама, баба Тася.

Я вытащила из кошелька пятьсот долларов мелкими купюрами, разделила пополам и протянула обоим.

— Это за заботу.

— Господи Иисуси Христоси, деньги-то какие шальные, — запричитала баба Тася. — Что ж я с ними делать-то буду? На ямку себе отложу!

— Мы ненадолго. Как только Павлу будет лучше — сразу уедем. Нам есть куда. Просто в таком состоянии его возить не хочется.

— Да живите сколько хотите, — улыбнулась баба Тася. — Я вас не гоню.

Григорьевич подобрел, сложил баксы пополам и положил в верхний карман.

— Только про операцию никому. Просто муж приболел и дома лежит. Это для местных жителей. А еще лучше ни с кем не общайтесь. Я на неделе Павла проведаю. Посмотрю, как идет период восстановления.

— Само собой, — улыбнулась я и пошла к Павлу.

Павел лежал на кушетке. Глаза закрыты.

— Он не умер? — испуганно спросила я у вошедшего следом врача.

— Да нет, — улыбнулся тот. — Под наркозом. Скоро должен очухаться. Только еще раз говорю, главное — постельный режим.

Мы отнесли Павла в машину, положили на заднее сиденье и поехали к дому бабки Таси.

Дом оказался довольно уютненьким и чистеньким. Павла положили в спальню. Машину загнали в железный гараж, стоявший рядом с домом. Баба Тася ушла в больницу, а я села на кровать рядом с Павлом. Он лежал неподвижно, не открывая глаз. Я взяла его сумку, открыла ее и попробовала найти что-нибудь полезное. В боковом кармане сумки лежал конверт. В конверте оказалась фотография молодого симпатичного мужчины лет тридцати пяти. Он стоял у шестисотого «мерседеса» в дорогом костюме и длинном кожаном плаще. На обратной стороне фотографии была надпись: Горелин Виктор, далее следовал домашний адрес.

Я внимательно прочитала его и моментально поняла, что этот субъект проживает в доме напротив дома блондинчика. Теперь понятно, почему Павел был на чердаке. Он готовился убить человека — Виктора Горелина, владельца шикарного «мерседеса».