Жизнерадостная по натуре, она надеялась, ждала и верила, что сэр Уилоби снова окажется тем человеком, которого она в нем видела, когда согласилась стать его женой. Как ни странно, — а впрочем, это лишь показывает, насколько она была простодушна в ту пору своей жизни, — Клара не отдавала себе отчета в полном отсутствии влечения к своему жениху. Она знала только, что разум ее не приемлет в нем то одного, то другого, и смутно жаждала каких-то перемен. Она и не подозревала, что балансирует на краю бездны: один неосторожный шаг — и она будет низвергнута с головокружительных высот любви на самое дно этой бездны, имя которой «отвращение».
Когда они встретились, глаза ее засияли, как и у него. Как славно стоял он на ступенях собственного дома, обняв Кросджея за плечи! С присущим ему добродушным юмором сэр Уилоби рассказал о последней проделке мальчика, который, спрятавшись от своего наставника в лаборатории, произвел там взрыв и разбил окно. Она пожурила шалуна в том же ласково-шутливом тоне, после чего сэр Уилоби взял ее под руку и поднялся с ней в дом. «Скоро — навсегда!» шепнул он ей в дверях. Словно не расслышав, она попросила его рассказать еще что-нибудь о юном Кросджее.
— Идемте в лабораторию, — сказал он слегка приглушенным голосом, уже без всякой игривости.
Клара пригласила отца полюбоваться вместе с ними на последнюю проделку Кросджея. Сэр Уилоби шепотом сетовал на долгую разлуку, которую им пришлось перенести, — наконец-то он может принять ее у себя в доме, куда — теперь уже совсем скоро, через пять-шесть недель — она вступит полноправной хозяйкой.
— Идемте же, — торопил он.
Безотчетный ужас молнией пронзил все ее существо. Но ощущение это было мимолетно, как тень, пробежавшая по летней лужайке; оно прошло бесследно, оставив лишь легкий беспорядок в мыслях да удивление самой себе: чего она так испугалась? Ведь рядом отец, она не оставлена наедине с Уилоби.
Сэр Уилоби для красного словца несколько преувеличил размеры разрушений, учиненных юным Кросджеем. Мальчик всего-навсего подвел проволоку от батареи к кучке пороху, отчего вылетело одно стекло из оконной рамы да из стены вывалилось несколько кирпичей. Доктор Мидлтон осведомился, имеет ли сей отрок доступ в библиотеку, и с радостью узнал, что в это святилище дверь перед ним прочно закрыта. Все трое направились туда. Вернона Уитфорда не было — он совершал одну из своих долгих прогулок.
— Вот она, его хваленая преданность, папа! — сказала Клара.
Но доктор Мидлтон уже морщил лоб над лежащими на столе листками, исписанными рукою Вернона. Движением головы откинув со лба волосы, он уселся в кресло и погрузился в чтение. Теперь его уже никуда не сдвинешь — Кларе пришлось с этим смириться. Не для того ли Уилоби и завел их в библиотеку, подумала она с ужасом, чтобы избавиться от ее защитника? Она предложила было нанести визит мисс Изабел и мисс Эленор. Но их нигде не было видно, а вошедший в гостиную лакей доложил, что они уехали кататься в карете. Она ухватилась за юного Кросджея. Но сэр Уилоби отослал его к миссис Монтегю, экономке, посулив, что его там угостят чаем с вареньем и прочими сладостями.
— Бегом — марш! — скомандовал он, и мальчишка пустился со всех ног.
Клара осталась без защиты.
— А сад! — воскликнула она. — Я так люблю ваш сад! Я непременно хочу видеть цветы — интересно, что там уже распустилось?.. Больше всего я люблю полевые цветы, особенно весной… Покажите мне ваши нарциссы и крокусы…
— Клара! Моя дорогая! Моя суженая! — прервал ее сэр Уилоби.
— А что? По-вашему, это слишком вульгарные цветы? — простодушно спросила она, не понимая, почему он загородил ей дорогу в сад.
Ах, зачем он так спешит предъявить свои права, зачем не подождет до той поры, когда заслужит… нет, не то!. пока она не примирится со своим новым положением… опять не то! просто, пока она не восстановит в душе его прежний образ!
Но он не ждал. Он заключил ее в объятия.
— Ты моя, Клара! Вся! Со всеми твоими мыслями и чувствами — моя! Мы с тобою — одно, и какое нам дело до света! Как я жаждал этой минуты, как о ней мечтал! Ты спасаешь меня от тысячи мелочей, досаждающих мне ежеминутно. Кругом одни огорчения. Но все это вне нас. Я и ты — нас двое! С тобою я спокоен. Теперь уже скоро! Не будем же думать о свете. Любимая!
Он отпустил ее, и она почувствовала себя маленькой девочкой, которую только что окунули в море: как она боялась этой минуты! А теперь сама на себя дивится — оказывается, совсем не страшно. «Да и какое право имею я жаловаться?» — рассуждала она. Две минуты назад такая мысль не могла бы прийти ей в голову — вот уж поистине попранная гордость паче смирения!