Эгоист

В этот раз пробуждение не было таким болезненным и провальным на память, как обычно. Вероятно, сказалось то, что под вечер я начал трезветь, осознанно сделав выбор не в пользу «горючего». Однако распахивать глаза под полуденное солнце всё равно было несколько болезненно.

Повертев головой, я тут же насчитал четверых собутыльников, двое из которых — Егор и Лёха — отключились прямо за столом, Костян дрых на противоположном от меня подлокотнике дивана, а Макс свернулся калачиком на бильярдном столе. От удивления мои брови взлетели вверх: додумался же выбрать место для сна…

Я пихнул ногой Костяна в бок, отчего тот протестующе заскулил и продолжил спать дальше. Покачав головой, я принялся тормошить остальных. По итогу в себя неохотно пришёл только Макс, хотя глаз так и не открыл.

— Там хоть текстуры прогрузились? — Его голос напоминал скрип несмазанной телеги.

— Пробелов вроде не видно, — хмыкнул я в ответ.

Макс тяжко вздохнул и героически разлепил веки, щурясь от чересчур яркого, по его мнению, света.

Мы оба одновременно привыкали к освещению в полном молчании. Это было абсолютно нормально для меня и совершенно нехарактерно для Макса: в любой компании и ситуации он был тем самым человеком, заткнуть которого просто нереально.

А вот его молчание было поводом для тревоги. Если собака не ест, значит, с ней что-то не так, поэтому…

— В чём дело? — спросил я.

Макс бросил на меня мимолётный хмурый взгляд и отвёл глаза.

— Впервые в жизни после такого количества бухла мне не стало легче, — признался друг.

Вдоль позвоночника неспешной трусцой пробежал холодок, поднимая волосы на загривке и руках: когда я чувствовал непреодолимое желание сдохнуть, парни были тем самым спасательным кругом, который удерживал меня над поверхностью воды, не давая утонуть. А вот когда хандрить начинали все вместе, впору было запускать сигнальную ракетницу, призывая невидимые силы на помощь.

Три года назад мы, не сговариваясь, похоронили неприятные воспоминания, от которых поначалу не спалось по ночам, и стали жить дальше, наивно надеясь на то, что прошлое больше никогда не постучится в наши двери. Но у него, как и у будущего, тоже паршиво с чувством юмора.

Как бы мне хотелось, чтобы из-за угла выскочил какой-нибудь горе-шутник и с диким смехом выкрикнул фразу «С первым апреля!». Ради этого я даже был готов наплевать на то, что на дворе уже середина ноября.

— После него никогда не становится легче, — уверил я Макса. — Это всё грёбаное самовнушение.

Друг невесело хмыкнул.

— Не могу согласиться. Если напиваться до беспамятства, то это очень даже работает. Вот только… — Макс на секунду запнулся, словно решая, продолжать ли дальше. — Знаешь, первые полгода после номера, который отколол твой братец, я с трудом мог смотреть в твою сторону.

От такого заявления я знатно прифигел.

— Это с какого перепугу?

Друг болезненно поморщился.

— Вы с ним похожи как две капли воды. И как бы я ни старался, не мог не видеть в тебе его отражение. Я каждый долбанный день убеждал себя в том, что ты — не он, но психосоматика — тонкая материя. Когда я сутками пахал, чтобы помочь родителям, лишние мысли с лёгкостью уходили на второй план, а в свободное время я беспросветно бухал, пытаясь изгнать из памяти физиономию Никиты. Я даже начал спаивать тебя во время наших совместных вылазок, чтобы ты не заметил моего… хм… неприязненного взгляда. Неприязнь я по итогу поборол, а вот привычка осталась… После я, конечно, перестал видеть его на каждом углу и в твоём лице в частности, но вот ты произносишь его имя, и четыре года работы над собой летят коту под хвост. Только сейчас я понимаю, что ничего на самом деле в себе не исправил, и даже целой тонне бухла не под силу извлечь из головы воспоминания, выжженные калёным железом.

Около пары минут я приходил в себя, пытаясь переварить услышанное. В моей голове не укладывалась та информация, которую Макс вывалил на меня. Я всегда видел в нём неисправимого кутилу, любителя цыпочек и бухла, и вот в одно мгновение этот образ оказался развенчан. Никто не делал секрета из того, что всем нам пришлось туго из-за навалившегося на нас дерьма, но по-моему даже Лёха не переживал это так остро.

Я вновь оглянулся на парней, невольно подумав о том, что, быть может, им всё это время было так же паршиво, как и Максу. Но поверить в это означало, что в нашей дружной компании имеются секреты, в отсутствие которых я так свято верил все годы нашей дружбы.

— Что ещё ты забыл мне рассказать?

Мой голос прозвучал на удивление спокойно, ничем не выдавая бурю, беснующуюся внутри.

Макс поднял на меня виноватый взгляд.

— Я не хотел, чтобы ты знал об этом. Я и парням ничего не сказал; ты же знаешь, что у Лёхи язык не держится за зубами, рано или поздно он бы всё тебе растрепал. Я всё это время чувствовал себя виноватым перед тобой за то, что сравнивал тебя с Никитой. Даже дебилу стало бы ясно, что между вами общего ещё меньше, чем между небом и землёй, и я чувствую себя последним куском дерьма за это. Так что, — подытожил он свой монолог, — если захочешь набить мне морду — я готов.