Егор. Биографический роман. Книжка для смышленых людей от десяти до шестнадцати лет

Ну, например, как Смит обосновывал разделение труда еще и с совсем другой стороны. Он обращал внимание читателя на всем известный факт, что человек – самое могущественное на Земле существо – рождается совершено беспомощным, не умеющим позаботиться о себе…

Это было очень даже понятно. Егор знал, например, что жеребеночек чуть ли не сразу после рождения уже встает на свои еще слабые ножки и начинает ими переступать. А ребеночек когда встает на ножки и начинает ходить?.. Вот то-то и оно-то. И еще. В два года разные другие млекопитающие уже охотятся, добывают пропитание не только себе, но некоторые уже и собственным детенышам. А человек хорошо если выучился есть ложкой ту кашку, которую ему мама сварила. А если не сварит?..

И вот еще что.

С точки зрения не религии и не высокой морали, а той науки, которую, собственно, создавал в этой книге Адам Смит, мы должны относиться к другим людям с уважением и признавать, что они совершено равны нам – почему?.. Не потому даже, что нас вдохновляет высокая мораль (может, кого-то она вовсе не вдохновляет) или переполняют братские чувства ко всему человечеству (кого-то вовсе не переполняют). А просто потому, что мы вообще-то беспомощны…

Смит пишет – человек «во все времена нуждается в сотрудничестве и помощи множества людей, между тем как в течение всей своей жизни он едва успевает приобрести дружбу всего нескольких лиц».

«Ну, тут Смит хватанул», – думал Егор и считал по пальцам, сколько друзей у него – к его небольшому еще возрасту – в разных местах земли. Пальцев не хватало.

Но следующие слова просто поражали простотой объяснения важнейших вещей: «Не от благожелательности мясника, пивовара и булочника ожидаем мы получить свой обед, а от соблюдения ими своих собственных интересов»!

Что человек имеет право – и даже должен – быть лично заинтересован, искать свою выгоду, лишь бы только без надувательства, – это Егор давно уже понял. Но у Смита вообще не было призыва без зазрения совести наращивать богатство в условиях свободного предпринимательства, не думая вовсе о других.

Нет, у него все было окутано какой-то скрытой теплотой отношения людей друг к другу.

Получалось, что булочник рад возможности предоставить вам свежий теплый рогалик, а вы благодарны ему за то, что он их печет!

И мрачный мир «Капитала», где человеческое общество живет в условиях жестокой классовой борьбы – войны всех против всех, как-то отступал, сдавал свои еще недавно казавшиеся Егору такими прочными позиции спокойным рассуждениям Адама Смита.

Маркс – он все больше о том, как кто-то у кого-то имеет право отнять его собственность и в конце концов сделать любую собственность общей: «Монополия капитала, – писал он, – становится оковами того способа производства, который вырос при ней и под ней. Централизация средств производства и обобществление труда достигают такого пункта, когда они становятся несовместимыми с их капиталистической оболочкой. Она взрывается. Бьет час капиталистической частной собственности. Экспроприаторов экспроприируют».

У нас в России после Октябрьского переворота эту последнюю мысль – «Экспроприаторов экспроприируют» – выражали проще: «Грабь награбленное!» Ленину очень понравилось. Он говорил в одной из речей в начале 1918 года: «Если мы употребляем слова: экспроприация экспроприаторов, то – почему нельзя обойтись без латинских слов?»

А у Смита, в противоположность будущему его оппоненту Марксу – непререкаемая уверенность в том, что все имеют право обладать собственностью.

«Собственность, которой владеет каждый человек, заключается в его труде, и так как это является исходным основанием всей собственности всех граждан, это право должно быть священным и неприкосновенным… Наследство бедняка заключается в силе и ловкости его рук. И препятствовать ему в приложении его силы и ловкости к тому делу, которое он считает подходящим, если только оно не наносит ущерба его соседям, – это прямое нарушение священного права собственности».

Адам Смит совершенно не против богатства как такового. Потому что тогда вообще надо быть против личной выгоды, личного интереса! Но зато оставляет за собой право оценивать поведение разбогатевших: «Их богатство само по себе восхищает публику, но тщеславие, которое почти всегда сопутствует таким внезапно полученным состояниям, и глупое хвастовство, с которым они обычно показывают это богатство, возбуждает все-таки больше раздражения и негодования».

А вот к власти у него гораздо более суровое отношение. Потому что чуть только власти начнут делать принудительные ограничения, как нарушается принцип взаимной выгоды. А уж тогда непременно разрушается процесс торговли. А за ним – неэффективным становится и принцип разделения труда… Ну и, соответственно, личные интересы тоже остаются не удовлетворенными. То есть – разрушаются все три необходимых условия экономического прогресса.