Егор. Биографический роман. Книжка для смышленых людей от десяти до шестнадцати лет

И мы на этом интеллектуальном и человеческом фоне в 1984 году, имея за спиной пять лет реальной работы (обратим особое внимание на выделенные нами слова – в суровых, пронизанных сыском и доносами условиях советского Ленинграда группа молодых экономистов с 1979 года работает над тем, каким образом, когда настанет время, преобразовать скатывающуюся в пропасть страну! – М. Ч.), которая была настоящей, с планом работ, с заблаговременным внесением письменного доклада, с библиографией на 30–50—70 авторов на нескольких языках, работали совершенно в вакууме. Как это назвать, когда ты узнаешь, что там, в Москве, тоже обсуждаются абсолютно наши проблемы, у людей наш язык, наше понимание сути ситуации, наше ощущение просто надвигающейся катастрофы? Причем обсуждается все это абсолютно спокойно, как что-то само собой разумеющееся, а не как нечто на последнем градусе крамолы, как что-то такое, что приравнено к вооруженному восстанию против советской власти. Это было одно из самых сильных событий за всю предшествующую 1991 году историю.

…Было ощущение полного бессилия, абсолютного бессилия всей официальной экономической науки перед неотвратимо надвигающимся экономическим крахом. В доме полыхает пожар, а обсуждение идет о смене цвета штукатурки».

…Эти же впечатления безмятежного поведения высоких чиновников, призванных заниматься экономикой, перед лицом совсем близкой катастрофы, остались у Гайдара:

«Хорошо помню свое первое знакомство с управленческими традициями и практикой поздней социалистической эпохи. В самом начале 1985-го с группой чиновников, направленной ЦК КПСС и Советом министров СССР, выехал в Минск для проверки хода так называемого крупномасштабного экономического эксперимента в министерстве легкой промышленности. Комиссия начинала работу в 8 утра. Сменявшие друг друга представители ЦК компартии и Совета министров Белоруссии начинали произносить тосты еще за завтраком, и эта веселая жизнь продолжалась до ужина, когда просто грех не выпить на сон грядущий. Впрочем, надо признать, что к моим попыткам получить какие-либо данные по эксперименту белорусские хозяева относились вполне снисходительно: ну, понятно, парень из науки, надо же ему хоть что-нибудь писать в отчете».

13. Номенклатура

Это – характерная черта последнего советского десятилетия: власть, которую давно интересует только и исключительно проблема личного выживания и сохранения привилегий, искренне не верит, что кого-то что-то в жизни страны может интересовать всерьез, а не для отчета.

Вот это и называется – цинизм. Сегодня он многих справедливо раздражает. Но расцвел-то он вовсе не после советской власти, а именно при ней, в годы «застоя».

Именно с конца 60-х из идеологии, за которую, какая бы она ни была, в Гражданскую войну все-таки люди шли умирать, исчезло всякое содержание. Его заменил инстинкт самосохранения «нового класса».

Но и он в эти последние годы жизни советской империи, по-видимому, притупился.

…Сами эти люди с 70-х годов стали называть себя номенклатурой.

В учебном пособии для партийных школ (были такие! В 1973 году, помимо Высшей партийной школы при ЦК КПСС, работали 13 республиканских и межобластных высших партийных школ и еще 20 «совпартшкол» – советских партийных школ…), выпущенном в 1981 году, пояснялось: «Номенклатура – это перечень наиболее важных должностей, кандидатуры на которые предварительно рассматриваются, рекомендуются и утверждаются данным партийным комитетом (райкомом, горкомом, обкомом партии и т. д.)».

«Номенклатура» – это не только перечень. Так давно уже назывались и лица, занимающие те самые посты, назначить на которые и снять с которых их имеет право только партия. Та самая единственная в стране партия, которая в шестой главе советской конституции названа была руководящей и правящей…

Доктор исторических наук М. С. Восленский, уехавший в 1972 году из Советского Союза, в авторском введении к книге «Номенклатура», напечатанной в Германии в 1980 году, а затем изданной на всех языках, написал: «В СССР все, относящееся к номенклатуре, тщательно скрывается – и от собственного народа, и от заграницы. Мир не должен знать о номенклатуре.

Для того, чтобы люди узнали о ней, я пишу эту книгу».

К ней мы не раз еще обратимся.

14. Чубайс о Гайдаре

«…Мы вообще очень сильно отличались друг от друга, – вспоминает А. Б. Чубайс про знакомство с Гайдаром, – мы были очень разные. Исключительно… Московские почти все, конечно, были из элитных семей, а питерские – разночинцы такие, почти народные…»

Петр Авен, ссылаясь на Владислава Широнина, говорит, что Гайдар стал лидером этого движения, поскольку он один был не просто ученым, а – «заточен» на реформы.