Егор Гайдар

Нельзя было отпускать цены в условиях практически монопольной торговли. Нельзя было позволять монопольным госторговцам так лихо поднимать цены! В разы, в десятки раз! В тысячи процентов (потом посчитали годовую инфляцию 1992 года – получилось почти 2600 процентов!). Нельзя было позволять инфляции съедать сбережения наших граждан!

Нельзя, нельзя, нельзя… Десятки и сотни разных «нельзя».

Гайдар потом говорил: сбережения были съедены гораздо раньше, когда горбачевское правительство разогнало скрытую инфляцию и на руках и сберкнижках у несчастных граждан скопились сотни миллиардов ничем не обеспеченных рублей (то есть таких, на которые нечего было купить). Он повторял это раз за разом как мантру. (А потом стало известно, что и денег-то на счетах практически не было, только записи на счетах – руководство использовало эти ресурсы населения для своих целей.) Но почему-то эта мантра, увы, не вызывала должного эффекта. Все-таки деньги они и есть деньги. Лежат себе и лежат. Ну и пусть дальше лежат, глядишь, потом все нормализуется и их как-то можно будет пристроить. Так примерно и размышлял рядовой гражданин СССР, который видел в 1992 году, как его, предположим, «лишняя» тысяча рублей (или, вернее, накопленная непосильным трудом) превратилась в пыль за несколько недель после освобождения цен. Что уж говорить о пенсионерах, которые копили эти тысячи всю жизнь, чтобы оставить детям.

Так что давайте объяснение Гайдара оставим пока в стороне и вновь обратимся к рассуждениям Явлинского. А он-то что предлагал?

«…Моя идея заключалась в том, – говорит Явлинский, – что давайте мы начнем продавать средства производства. Вот у нас нету этих, так называемых, товаров народного потребления в таких масштабах, чтобы удовлетворить платежеспособность спроса, а если мы прекратим эту глупость, что нельзя продать грузовик… что нельзя продать автобус… что нельзя продать парикмахерскую… что нельзя продать химчистку… что нельзя купить небольшой магазин, то ситуация сразу поменяется. И мы начнем балансировать спрос и предложение. Плюс к этому мы начинаем создавать средний класс, плюс к этому мы не проводим конфискацию, и люди тратят деньги, которые они накопили за всю жизнь, на какие-то полезные для них вещи. Плюс к этому мы выпускаем всю энергетику предпринимательства, которая к тому времени была уже накоплена, и даем этому предпринимательству ресурсы и возможности. И это является началом. Вот мы отсюда начинаем двигаться, мы постепенно приводим к соответствию платежеспособный спрос; конечно, будет определенная инфляция, но она будет не бог весть какая, и так мы начинаем двигаться к насыщению рынка, а самое главное, появляется собственник. Появляется частная собственность. А за счет массовости частной собственности – появляется конкуренция, и это все постепенно начинает работать. Оно все постепенно начинает работать. А следующим шагом – это когда уже вот эти люди начинают участвовать в акционировании крупных, то, что сейчас называют голубыми фишками, лучших российских предприятий. И это уже похоже на какую-то народную приватизацию, когда много людей покупают акции; если взять крупнейшие компании в мире, там же очень много акционеров. Государство сохраняет какой-то пакет, но огромную часть акций покупают люди, поскольку они сами являются собственниками, вот это и есть начало. Ну а тогда появляется вопрос оптовой торговли, и появляется вопрос биржи, и появляется вопрос доступа к ресурсам.

А они сделали совсем другое. Они в один день освободили цены для государственных монополий. Просто в один день, 2 января. Взяли и освободили цены для государственных монополий. Не для частных предприятий; а государственные монополии в СССР были на 100 %. Просто так строилась экономика – как монопольная. Ну и дальше, в результате этого, через год… инфляция была уже 2600 %, это была гиперинфляция».

Невозможно и сегодня без волнения слушать искренний голос Григория Алексеевича. Невозможно без волнения смотреть в его глаза. Ведь действительно Россия могла пойти другим путем. Наверное, могла бы…

Но отвлечемся от эмоций – давайте вновь вернемся к рассказу Евгения Петровича, с которого мы начали нашу главу (напомним, что в 1991 году ему было 40 лет).

…Итак, он сидит дома. Жена, химик по специальности, тем временем стала работать вахтером в новой глазной медицинской клинике.