Егор Гайдар

«Пожалуй, главная проблема адаптации к работе в правительстве, особенно в условиях экстремального кризиса, – это радикальное изменение протяженности времени, – писал Егор. – Ученый планирует свою работу в размеренности лет, месяцев, недель. Советник измеряет время в часах и днях. Руководитель правительства вынужден оперировать временем в секундах, в лучшем случае – минутах. Спокойно подумать несколько часов, неспешно посоветоваться – почти роскошь. В течение получаса провести важное совещание, за три минуты успеть связаться с Минфином – дать распоряжение, за две минуты пообедать, еще через одну минуту выскочить из кабинета, чтобы мчаться выступать в Верховный Совет, – вот это норма, и такая круговерть беспрерывно в течение дня, с раннего утра до поздней ночи. Этот ритм жизни неизбежно создает серьезные препятствия в общении с людьми, друзьями. Нельзя же пригласить близкого друга для хорошего разговора в два тридцать пять ночи, уделив ему семь минут. Так просто не делается. В результате круг общения неизбежно сжимается до тех, с кем видишься только по делу. Времени не хватает даже на самых близких людей. За весь 1992 год, наверное, всего раза три успел выбраться к родителям, и каждый раз уже под утро и смертельно уставший».

…За весь год выбрался к родителям всего три раза? Это он-то? Вот настолько не хватало времени?

Ну а когда выбирался или звонил – разговоры тоже были не из легких. Особенно с мамой.

«Стоя в очереди за хлебом, она, к своему изумлению, слышит рассказы о том, что сами-то Гайдары как сыр в масле катаются и в очередях-то, небось, не простаивают. А тут еще вдруг выясняется, что и привычный мир друзей, которые десятилетиями бывали у нее дома, разделился на тех, кто поддержал реформы сына, и тех, кто их категорически не принимает. И все это неожиданно, резко, без всякой подготовки… Понимая это, пытаюсь выкроить свободную минуту хоть позвонить, успокоить».

Но наиболее точно свое состояние он сформулировал так:

«…В общем, нет ни хлеба, ни золота. И нет возможности платить по кредитам. А новых ждать неоткуда. Потрясающим сюрпризом для меня это не явилось, и все же до прихода в правительство оставались какие-то иллюзии, надежды, что, может, дела чуть лучше, чем кажется, что есть тайные, подкожные резервы. Но нет, ничего нет!

Знаете, как бывает, когда видишь кошмарный сон? Конечно, страшно, но где-то в подсознании теплится надежда: ничего, стоит сделать усилие, проснуться, и ужасы исчезнут… А здесь делаешь это чертово усилие, открываешь глаза, а кошмар – вот он, рядом».

Засыпаешь – кошмар. Просыпаешься – кошмар.

Неоднократно, конечно, Гайдар ночевал на работе в эти месяцы. Вставал с больной головой. Пришпоривал себя крепким чаем, чтобы мобилизовать последние ресурсы организма. Сын Петр до сих пор считает, что разлад в организме отца начался именно с этого жуткого для него 1992 года.

Тут ведь какое дело – кому война, кому мать родна. Для характера другого человека, для личности другого типа – этот экстрим, может быть, и пошел бы в плюс. Егору с его болезненной пунктуальностью и ответственностью, с его психологическим типом – такая жизнь давалась нелегко.

Если говорить совсем коротко, Гайдар в ноябре 1991 года увидел, что в его распоряжении нет главного – государства как такового.

А точнее, у него были лишь остатки Советского государства.

Потеря управления – в условиях проведения такой огромной реформы – это самая главная, самая невыносимая проблема.

Давайте посмотрим, как все это происходило в реальности.

«Хорошо помню “захват” мной с Гайдаром Госплана, – пишет Андрей Нечаев. – Я тогда был худее килограммов на 15. Егор тоже был менее внушительным. Мне было 38 лет, Гайдару – 35. Явно несолидно выглядящие “без мундиров и погон”, в каких-то несерьезных курточках вошли в центральную дверь (тогда здание Госплана СССР находилось в Охотном Ряду, там, где теперь Государственная дума. – А. К., Б. М.). Правда, до этого позвонили начальству, предупредили о своем визите.

У нас даже правительственных удостоверений не было, только институтские. У Гайдара – указ российского президента, у меня – постановление, то самое, с “министром” с маленькой буквы, уже признанное нашим аппаратом как бы недействительным. Нас даже охрана на центральном входе Госплана пропустила с трудом. Мы показывали свои мандаты – вот, президент России назначил… Но в целом “проход через посты” состоялся, взашей нас не вытолкали, мы благополучно поднялись на 6-й этаж, где уже собралась коллегия.