Егор Гайдар

Гайдар в тот день был настроен очень решительно, по-боевому, а говорить вступительную речь предстояло ему. Я, однако, настоял на “мирном подходе”, и в итоге наши выступления свелись к тому, что мы очень ценим Госплан, его специалистов (что было чистой правдой), мы понимаем значимость этого учреждения. И сейчас, когда создается новая Россия, начинаются подлинные реформы, мы хотим использовать этот богатейший потенциал, опыт, знание жизни и т. д. и зовем их работать на Россию. А с другой стороны, Союз в старой форме обречен, и Госплан тоже обречен. Поэтому, говорил я, приглашаю всех, кто готов трудиться на благо новой России, идти ко мне, и не готов нести ответственности за дальнейшую судьбу и карьеру тех, кто не придет. Речи наши были, видимо, достаточно отрывистыми и сумбурными, но суть мы изложили достаточно четко и ясно. Вопросов к нам не последовало, но было видно, что пищи для размышлений у людей уже хватает.

К моменту нашего появления коллектив Госплана был не только морально подавлен, но и как бы “выбит” из профессиональной колеи. По инерции машина работала, десятилетиями отлаживавшиеся колесики госплановского механизма работали. Сотрудники бесконечно обсуждали “план-прогноз” на 1992 год, который в сложившейся к этому моменту ситуации имел просто нулевой смысл. Они, однако, занимались этим вполне серьезно, почти истово. Даже после того, как пришел я, было объявлено о реформе в России, когда все поняли, что Союз распался, они продолжали обсуждать этот “прогноз”, составленный по старым меркам. Понятно, что людям нужно было чем-то заняться, они маялись от безделья. Помню первое, поразившее меня, чисто внешнее, зрительное впечатление, когда я прошел по этим мрачным коридорам: какой-то мерцающий полусвет, ощущение чего-то вымершего и сильный запах “имбирной” настойки…»

Вот этот сильный запах имбирной настойки – «ощущение чего-то вымершего», мерцающий полусвет, этот радиоактивный фон распада – был общим для всех советских учреждений, он стойко ощущался вообще во всех коридорах власти.

«То, что Россия получила от Советского Союза, не могло служить фундаментом экономики, – пишет экономист Сергей Алексашенко, – хотя бы потому, что в той системе не было соответствующих законов… Хотя это смешно звучит, но в Советском Союзе налогов не было – кроме подоходного, который вычитался у всех автоматически, и того, который взимался за бездетность. Предприятия налогов не платили. И нужно было создавать налоговую систему, систему экономического законодательства, начиная с Гражданского кодекса».

У нового государства не было, конечно, и таможни, почти на всех южных и западных границах. Между другими бывшими советскими республиками и Россией – никаких границ не было.

Соответственно, сохранялось единое валютное пространство, «рублевая зона», как тогда говорили. Продержалась эта единая рублевая зона, на минуточку, до лета 1993 года.

Именно об этом предупреждал Гайдара осенью 1991 года «яблочник» Михаил Задорнов: да не удастся вам осуществить макроэкономическую стабилизацию или хоть какое-то ее подобие в такой ситуации, дорогой Егор Тимурович!

Не было и золотовалютных резервов. «Централизованное снабжение многими потребительскими товарами все больше опиралось только на импорт, завозившийся в счет иностранных кредитов и растраты остатков золотовалютных резервов… – писал Андрей Нечаев. – Трагичным было не только то, что, начиная с 1988 года, союзное руководство умудрилось почти в три раза увеличить внешний долг страны, но и то, что от полученных им гигантских кредитов не осталось и следа. Они ушли не на инвестиции, не на реконструкцию промышленности и обновление технологий, а в основном на закупку потребительских товаров и сырья для текущего производства. Миллиардные кредиты, предоставленные Западом, загипнотизированным горбачевскими политическими преобразованиями, были попросту бездарно проедены (с чем изо всех сил боролся Гайдар, как помним. – А. К., Б. М.). Вообще валютный резерв государства считается минимально допустимым, если он обеспечивает трехмесячный импорт страны. Оказалось, что наших валютных запасов в конце 1991 года хватило бы лишь на несколько часов импорта. Валютные резервы Центрального банка составляли всего лишь 16 миллионов долларов, а во Внешэкономбанке… оказалось на 87 миллиардов долларов обязательств (то есть долгов. – А. К., Б. М.) и примерно 25 миллионов долларов на счетах правительства. Мы получили в наследство сумму, которой располагает сегодня… средняя торговая фирма или небольшой банк. Ведущие футболисты российских клубов обходятся ныне дороже».

Валюта, налоги, таможня, отсутствующие границы, полная пустота вместо денег в бюджете, саботаж судебной и правоохранительной системы, которая не понимала, как ей встраиваться в новую жизнь, – это перечисление можно продолжать бесконечно.

И все-таки самое главное – отсутствие управляемости, полный разлад всех механизмов государственной машины. Как проводить реформу в такой ситуации?