Егор Гайдар

Потом мы долго шутили по этому поводу. И даже от кого-то сочинитель скетчей Задорнов об этом услышал и стал рассказывать. Егор однажды спросил меня, зачем я рассказал эту историю Задорнову, жившему с ним тогда в одном доме на Осенней улице. Я удивился и сказал, что с Задорновым не знаком, а просто байка пошла жить своей жизнью».

…Но, может, за эту искренность его и любили?

Впрочем, его много потом упрекали как раз за то, что говорил мало, не объяснял людям «положение дел».

И вот как отвечал на этот упрек Гайдар:

«…Что, собственно, в конце 1991-го – начале 1992 года мы должны были ясно и просто объяснять людям? Что мы летим на самолете с одним крылом? Что нет никаких гарантий того, что приземлимся? Что невозможно прогнозировать уровень инфляции, потому что мы не обладаем контролем над всей рублевой зоной, что все наши усилия завтра могут быть перечеркнуты неожиданными действиями правительств Казахстана или Украины? Что мы сознательно закрываем на все это глаза, идем по пути жесточайшей сдержанности в собственной бюджетной политике, потому что другого выхода нет, – лишь то, что делаем, дает хоть какие-то шансы вывести страну из пике? Думаю, если бы все это было ясно и просто сказано в декабре 1991-го – январе 1992-го, ничто не спасло бы нас от гиперинфляции и хозяйственного хаоса.

Вообще, невозможность сказать всю правду людям о положении страны, о том, что делаешь, – это, к сожалению, приходит вместе с реальной властью. Именно здесь хорошо понимаешь точность кантовского принципа: “Все, что ты говоришь, – должно быть правдой, но отсюда не следует, что надо говорить всю правду”».

Говорить неправду – он тоже не мог.

Однако вот это «честное молчание» Гайдара и было тем фактором, которое тоже привлекало к нему людей. Ну хотя бы вот этот зафиксированный на избирательных участках миллион сто тысяч москвичей в декабре 1993 года.

Так все-таки что же получилось тогда из гайдаровских реформ? Послушаем для начала интервью Евгения Ясина, одного из главных российских реформаторов:

«Было твердое понимание того, что плановая экономика – чушь собачья. Она не выдержала испытания временем, и нужно двигаться в сторону свободного рынка. А у свободного рынка есть несколько институтов, без которых он не работает. …Свободные цены немедленно давали возможность согласования спроса и предложения. И дефицит пропадал. Не надо было делить и распределять. Далее – финансовая стабилизация. Потому что если вы не принимаете мер по ограничению денежной массы, она будет расти бесконечно. Значит, нужно проявить жесткость. По этому поводу в команде реформаторов был консенсус. Хотя понятно, что это было тяжело. Первые три-четыре месяца выдерживали линию, а потом на нас был накат, пришлось уступить. Потом Геращенко стал председателем Центрального банка – Гайдар рассчитывал на его опыт, но тот оказался советским банкиром. Продолжающаяся инфляция – в основном его вина. Потому что когда он начал выдавать кредиты и производить взаимозачеты – это был август 1992 года – тогда и начался главный рост цен. Но все равно я бы не стал предъявлять ему серьезные претензии. В августе 1993-го он совершил исключительно важный шаг – сделал русский рубль… (обмен советских рублей на новые, российские. – А. К., Б. М.). И собственно говоря, после этого мы получили все возможности для того, чтобы уже обеспечить стабилизацию. Основные моменты этого комплементарного сгустка, где есть и свободная торговля внутри, и свободная внешняя торговля, и возможность продавать валюту по рыночному курсу – все это уже было. Плюс к этому началась приватизация.

Вы считали жесточайшую политику, направленную на подавление инфляции, нереалистичной и ненужной в 1992 году?

… Я полагал, что основная группа реформ уже осуществлена и что дальше эти импульсы могут работать сами, если дать им развернуться… У меня действительно было такое ощущение, что еще какие-то реформы в тех условиях все равно трудно будет реализовать. Добиваться совершенства в переходный период бесполезно. Это историческая эпоха. Я и сейчас так считаю: останься Гайдар на посту председателя правительства еще, допустим, три года, все равно основное дело он уже сделал».

Помните метафору Гайдара: «осталось тело, и оно перестало функционировать, нет даже конвульсий…»? Сказано об административной советской системе, но вполне применимо и к экономике. Так вот, по мысли Ясина, освобождением цен Гайдар оживил это мертвое тело, несмотря на все страшнейшие издержки. Живые, настоящие рыночные деньги, как новая кровь, понеслись по сосудам – и заставили тело после некоторых судорог все-таки встрепенуться. Конечно, для этого потребовались миллионы новых экономических агентов – тех самых «челноков», спекулянтов, первых собственников чего-нибудь, хоть ларька, хоть банка, хоть бензоколонки.

Через несколько лет мучений и конвульсий российская экономика, возросшая на этих новых дрожжах, пошла в рост, и сегодня ВВП России превышает советский.