Фирсов мне когда-то сказал, что лучше всего слышно оттуда, где стоит аппарат. Сценический свет лупит по глазам, грохот, от которого глохнешь. Ритм с перебоями, то замедляющийся, то ускоряющийся на “Реанимации”, четыре гитары, какое-то страннейшее сочетание напевности и атональности, будто лязгают шестеренки неизбежного конвейера, который тащит в пасть адской машины перемолоть железными челюстями. Впереди на сцене – на говенном звуке, в прокуренном, влажном как баня зале, где в пении не различаешь слов, среди пьяных, тянущих руки вверх людей, которых припев организует в хор, стоит в ряд – безо всяких преувеличений – великая группа, и это самое странное из всего, что успеваешь понять. Это как смотреть на самолет, который врезается в небоскреб в телевизоре, повтор, еще повтор, а ты все смотришь и думаешь: то, что сейчас происходит, происходит here and now, но ведь это уже история.
А потом он записал “Сияние” – “спят тревоги и радуги, но сиянье обрушится вниз, станет твоей судьбой”. Как будто на той старой фотографии больше нет колючей проволоки. “Взять и сказать: стоп! И оказаться – дома
”.Таня Алешичева: «Тут на самом деле, как мы выяснили, есть неточность. Я там в тексте утверждаю, что Летов хотел снять кино по “Степному волку”, а Наташка говорит, что это какая-то путаница, – не по “Волку”, а по “Игре в классики” (роман Хулио Кортасара). А мы об этом говорили на перроне перед поездом – они ехали вечером после концерта в Москву, и мы с Машниным пришли им помахать на прощание символически. Ну и когда заговорили про кино, он, видимо, сказал “Игра в классики”, я услышала “Игра в бисер” и свернула на Гессе. Ну и вышло – зачем тебе снимать кино по “Волку”, сняли ведь уже. А он говорит: да это кино по “Волку”, оно неправильное. Ну и отложился в голове волк-то».
Эти пересказы фильмов Вернера Херцога я слышал от Егора и сам, в мае 1997 года, когда они с Нюрычем, Анной Волковой, довольно долго гостили у меня дома в Зеленограде. Точнее, конечно, это было всего несколько дней, но дни эти были очень насыщены событиями – прогулками по лесам, благо они тут начинаются прямо рядом с домом, значительно ближе, чем в Чкаловском поселке Омска, где Егор прожил большую часть своей жизни, разговорами обо всем на свете, постоянно звучащей музыкой, жизнью на полную катушку. Я тогда в очередной раз увидел, как живет Егор, постоянно находящийся в движении, без каких-либо скидок на усталость или уныние. И угнаться за ним было крайне непросто.
Почему моя первая книга о Егоре была названа «Егор Летов. Моя Оборона»? Понятно, что «Гражданская Оборона» – это прежде всего сам Егор Летов, о чем и сам он не раз говорил в разные годы, раздавая то похвалы, то оплеухи своим соратникам. Это его группа, и это придуманный им мир.
«Когда умерла мама, я сочинил песню “Моя оборона”».