Егоркин разъезд

Среди гор крутых Карпатских,
Между двух высоких скал,
Пробирался ночкой темной
Санитарный наш отряд.

Гармонист замолчал и, наигрывая грустную мелодию, склонил набок голову и о чем-то задумался.

Егоркина голова тоже склонилась набок, он подумал: «Что это за отряд такой — санитарный?»

Помолчав столько, сколько было нужно, гармонист продолжал рассказ:

Впереди идет повозка,
На повозке красный крест.
Из повозки слышны стоны:
«Боже, скоро ли конец?»

«Санитарный отряд — это отряд с ранеными», — догадался Егорка. А пробирался он, как стало ясно из следующих куплетов, вот куда:

«Погодите, потерпите, —
Отвечала им сестра,
А сама едва шагала,
Истомлена и бледна. —
Скоро мы на пункт приедем
Накормлю вас, напою,
Всем вам раны перевяжем,
Всем вам письма напишу».

На душе у Егорки сделалось тревожно, — доберется ли отряд до пункта, не нападут ли на него немцы? Но нет, все вышло так, как говорила милосердная сестра: отряд благополучно дошел до лазарета, раненых вытащили из повозки, уложили на койки, перевязали им раны и накормили. Потом сестра стала помогать одному раненому писать письмо жене:

И солдат письмо диктует:
«Здравствуй, милая моя!
Жив я, ранен не опасно,
Скоро дома буду я».

После этого куплета гармонист опять замолчал и наклонил голову. Замолчала на этот раз и гармошка. «Значит, песня вся, — подумал Егорка. — Полежит солдат немножко в лазарете, заживут его раны, и поедет он домой».

Но что такое! Гармошка снова издала ту же унылую мелодию, гармонист запел:

Вдруг сестрица встрепенулась,
Всполошилася она,
И к больному обратилась
Милосердная сестра:
«Что тебе, солдатик, нужно
Или пить тебе подать?».
«Ничего, сестра, не надо,
Я уж начал умирать».

«Вот это здорово! Солдат говорил, что ранен не опасно, и вдруг — умирать? Как это так?»

Егорка вскочил на ноги и, никого не замечая, крикнул:

— Неправильно!

— Почему неправильно? — спросил безногий гармонист.

— Солдат должен вылечиться и уехать домой!

Егорка оглянулся, увидев незнакомые улыбающиеся лица, смутился, вырвался из круга и побежал домой.

Когда со станции Протасовка пришел паровоз, Егорка вернулся на лужайку, но там уже никого не было. Около вагона, в котором ехал безногий солдат, толпились люди. Зазвякали буфера, вздрогнули и закачались вагоны: паровоз прицепился к составу и вот-вот должен был дать гудок отправления.

— Спой чего-нибудь на прощанье, — сказал безногому веселый пассажир.

— Сейчас сварганю. Слушайте и запоминайте, господа хорошие. Очень интересные дела творятся на божьем свете, — безногий солдат, лихо рванув гармошку, весело пропел:

Гришка и Сашка
Сидят за столом,
А царь Николашка
Пошел за вином.
Расея, Расея!
Ах, жаль мне тебя…

Вечером Егорка сказал отцу:

— На божьем свете творятся интересные дела.

— Что ж это за дела?

— Гришка и Сашка сидят за столом, а царь Николашка ходит за вином.

— От кого ты об этом слышал?

Егорка рассказал про безногого солдата и спросил:

— А кто такие Гришка и Сашка?

Отец ответил:

— Сашка — это царица, а Гришка — царев друг. Но ты вот что запомни: петь эту песню нельзя, за нее могут арестовать и посадить в острог.

— А если не петь, а рассказывать тихим голосом?

— И тихим голосом нельзя.

— А думать про это можно?

— Думать можно про что угодно.

СОЛДАТ ШАТРОВ

Шатров приехал ночью. Первым его увидел стрелочник Лукьянчиков. А получилось это так. Прошел товарный поезд. Лукьянчиков закрыл семафор и, возвращаясь от подъемного рычага в будку, заметил человека: он стоял в полосе света, падающего от стрелочного фонаря. Сначала Лукьянчиков подумал, что это Федорчук или сам начальник разъезда — кроме них, прийти в такую пору на стрелочный пост некому, — но, приглядевшись, понял, что ошибся: Федорчук и Павловский были высокого роста, этот же человек низенький. Лукьянчиков заспешил, но не успел сделать и десяти шагов, как человек вдруг исчез в темноте. «Кто же это такой, чего ему надо?» — забеспокоился Лукьянчиков и зашагал еще быстрее. Через несколько секунд человек снова появился. Только теперь он находился не около стрелки, а, припав к освещенному окну, заглядывал в будку.

— Кто такой?! — крикнул Лукьянчиков.

Незнакомец не ответил, шагнул от окна и снова растворился в темноте.

— Кто такой?! — повторил Лукьянчиков.

— Свой, не бойся! — донесся из темноты резкий, незнакомый голос.

— Чей свой? Чего прячешься? — Лукьянчиков приблизился к будке.

— А ты отгадай!

— Такого голоса не слышал.