Эйфель (СИ)

Она уже поднялась до середины решетки. Еще немного, и она будет на самом верху, но там придется быть особенно осторожной. Железные прутья заострены на концах не хуже шпаги — даже голуби часто напарывались на них к великому ужасу мадам Бурже.

При воспоминании об этом Адриенну пронзила дрожь, но она взобралась-таки на самый верх.

— Адриенна, боже мой… Спускайся! Это очень опасно!

Измученный, задохнувшийся отец стоял внизу, весь в поту, надрывно дыша и содрогаясь от страха.

Каким же ничтожным казался отсюда, сверху, папаша Бурже! Адриенну одолел нервный смех, отчего она пошатнулась и едва не потеряла равновесие. А сейчас следовало быть особенно осторожной: её ноги стояли между остриями железных прутьев, и малейшее движение могло стать роковым.

— Адриенна, дорогая моя, спускайся! — взывал отец. — Умоляю тебя…

Но дочь молча, с презрительной усмешкой смотрела на него сверху вниз. Наконец-то Бурже получил по заслугам.

— Спускайся и давай успокоимся и всё обсудим, — вкрадчиво продолжал он. — Мы с твоей матерью, наверное, немного поторопились. Я уверен, что теперь мы придем к соглашению…

Адриенна застыла от изумления:

— К соглашению? Вы хотите сказать, что готовы поторговаться со мной? — Отец прикусил язык: его дочь опасно балансировала на верху решетки. — Я не отношусь к числу ваших клиентов, папа. Мне известно, что у вас все продается, но не я. — И, указав на свой живот, добавила: — И уж точно не это…

Бурже совсем растерялся. Ему казалось, что этот кошмар никогда не кончится. Он уже исчерпал все свои аргументы. И в приступе бессильной ярости он начал карабкаться вверх по решетке. Это выглядело до того нелепо, что Адриенну снова обуял нервный хохот. Толстяк, не нащупав опоры, съехал вниз, ободрав лицо о замковую цепь. Его дочь громко хохотала.

— Адриенна, хватит, прекрати, наконец! — Бешеным усилием он все-таки вскарабкался наверх и схватил дочь за ногу.

Это была роковая ошибка. Все произошло мгновенно.

Адриенна качнулась, подалась вперед, но ее что-то задержало, словно птицу, подстреленную на взлете.

— Адриенна! — кричал Бурже, забрызганный кровью своей дочери.

ГЛАВА 34

Париж, 1887

— Этот несчастный случай погубил нашего ребенка… и всех других. У меня больше не могло быть детей…

Гюстав потрясен — такое ему и в голову не могло прийти. И никто ничего ему не сказал. Все было покрыто тайной…

Он проводит пальцами по шраму, который показала ему Адриенна, окончив свой рассказ. Странная розовая бороздка, почти красивая, рассекает ее живот от пупка до лона. За окном уже темно. Адриенна говорила долго, с мучительными подробностями, возвращаясь назад во времени, не скрывая от Гюстава ничего. Ведь это их общая история. С улицы доносился стук колес фиакров, ржание лошадей.

— Я наверняка умерла бы, если бы не врачи в Бордо; они совершили чудо.

— Чудо… — повторяет Гюстав; он стоит на коленях перед Адриенной, проводя пальцем по ее лбу, щекам, губам, шее. — Чудо — это то, что мы здесь вместе, ты и я, наконец-то… — И сдавленным голосом признается, словно борясь со слезами: — Я ни с кем не мог поговорить о тебе. Я не знал, где ты. Я чувствовал себя преданным, брошенным…

Адриенна, в свой черед, нежно гладит Гюстава по лицу.

— А я следила за твоей жизнью. Читала все, что про тебя писали: статьи, книги, интервью… Недели не проходило, чтобы я не нашла какое-нибудь упоминание о тебе. Ты даже не представляешь, как я гордилась… как я горжусь тобой…

И она умолкает — ей не хватает слов, не хватает сил. Она всю жизнь старалась забыть об этом. Никогда и никому не рассказывала. Даже Антуану, с которым познакомилась, когда выздоравливала после того трагического события. Он знал только, что нелепый несчастный случай лишил Адриенну возможности иметь детей, но все-таки женился на ней, даже понимая, что у него никогда не будет наследников…

Да разве Адриенна захотела бы иметь ребенка от кого-то другого? Впрочем, с тех пор прошло двадцать пять лет, и этот вопрос уже не имеет смысла. Вот он перед ней, ее первый возлюбленный — с измученным, морщинистым лицом, седеющей бородой, запавшими глазами… но в нем еще горит то внутреннее пламя, та энергия, которые покорили ее с первой их встречи.

И когда Гюстав встает и берет Адриенну за руку, она подчиняется. Медленно, очень медленно они подходят к постели. Неужто все должно произойти именно так? Не лучше ли сохранить воспоминания о прошлом нетронутыми? Не слишком ли поздно? И не слишком ли они стары для этого?

Но память тел сильнее всех препятствий. И пока он бережно освобождает ее от одежд, она вспоминает прошлое. Нет, не так: скорее, прошлое и настоящее сливаются воедино, преображаясь в абсолютное, ближайшее время. Мужчина, который заключает ее в объятия, кладет на кровать и бережно обнимает, уже не юный пылкий инженер двадцати шести лет и не знаменитый пятидесятилетний деловой человек. Это просто Гюстав. Ее Гюстав. Как и она сейчас — просто Адриенна. А главное, они здесь вместе, вдвоем…

И когда Адриенна содрогается от нахлынувшей волны наслаждения, какого не испытывала уже много лет, Гюстав шепчет ей на ухо: