Эйфелева Башня. Гюстав Эйфель и Томас Эдисон на всемирной выставке в Париже

«Соединенные поясом балок, опоры образовывали сплошной стол с широким основанием. Одного его вида было достаточно, чтобы отбросить все опасения по поводу его опрокидывания. Нам больше не нужно было беспокоиться о крупной аварии, и любые незначительные аварии, которые могли произойти сейчас, не могли поставить под угрозу завершение строительства».

Однако Эйфель все еще сталкивался с совершенно другой, но нерешенной проблемой первостепенной важности: лифты,

«очень сложная, запутанная проблема, полная опасности и неопределенности».

Поскольку никто никогда не возводил башню высотой в 300 метров, ни у кого не было опыта строительства лифтов для достижения таких высот. Если толпы людей не смогут безопасно и быстро подняться на Эйфелеву башню, тогда что это будет за аттракцион?

Начало строительства

Было ли какое-нибудь место столь же восхитительное, как Париж весной, когда каштаны расцветали пенисто-розовым цветом, фонтаны в официальных парках оживали, а фланеры[7] прогуливались по бульварам, вертя своими тростями и приподнимая свои шелковые цилиндры перед дамами в проезжающих фиакрах? На оживленных городских тротуарах

«торговец устрицами бросает раковины нам под ноги, распространитель рекламных листовок загораживает проход, бродячий продавец привлекает толпу, идеально подходящую для карманников; лишенные тротуара, мы должны быстро выскочить на улицу, где омнибус[8] ждет, чтобы переехать нас».

Марк Твен наслаждался парижской уличной жизнью: «такой резвый, такой приветливый, такой пугающе и удивительно французский! … Двести человек сидели за маленькими столиками на тротуаре, потягивая вино и кофе; улицы были заполнены легкими транспортными средствами и радостными искателями удовольствий; в воздухе была музыка, жизнь и действие вокруг нас».

Закладка фундамента Эйфелевой башни

К маю 1888 года некоторые из этих веселых парижских толп начали наслаждаться теплыми днями, направляясь на Марсово поле, привлеченные бесконечным зрелищем строящейся Эйфелевой башни:

«Эйфелева Вавилонская башня неуклонно растет, – сообщил парижский корреспондент лондонской “Дейли телеграф”, – и огромная масса железа, которую строители уже нагромоздили на фоне облаков, вызывает всеобщее изумление. Когда вы стоите у подножия гигантского монумента и смотрите в небо сквозь колоссальную паутину из красного металла, все это кажется вам одной из самых смелых попыток со времен Библии».

Каждое утро, вскоре после прибытия рабочих, слышались быстрые удары клепальщиков, а в серые или туманные дни можно было видеть, как пламя кузниц мерцает красным и оранжевым в верхних этажах башни. «Четыре крана – по одному на каждую колонну, – которые поднимали детали для этого огромного металлического каркаса один за другим, выделялись на фоне неба своими огромными руками по четырем углам этого возвышенного места».

Как только Эйфель уравновесил свою самую важную первую платформу, он открыл там столовую, чтобы кормить рабочих и избавить своих людей от времени и хлопот карабкаться вверх и вниз за кофе или едой.

Когда май сменился июнем, погода в Париже стала намного жарче, чем обычно. Июль принес с собой жаркие дни. Хотя Эйфель оснастил башню громоотводами – грозы нередко налетали и заставляли людей, работающих на башне, спускаться в безопасное место. Когда молния проходила, работа возобновлялась и продолжалась до тех пор, пока не стало слишком темно, чтобы что-то видеть. Выходных дней не было.

Некоторые жаловались, что огромное металлическое сооружение Эйфеля изменило климат города, вызвав странную затяжную жару и грозы. Директор газеты «Нью Йорк геральд»[9] Джеймс Гордон Беннетт-младший[10], всегда одержимый погодой, согласился и утверждал: «Люди, которые внимательно наблюдали за башней, заметили большое количество сильных дождей и грозовых облаков, которые собираются вокруг нее, а затем движутся в другую часть города».