Эйфельхайм: город-призрак

XXII Июнь, 1349 До службы девятого часа. День поминовения первомучеников Римской церкви. 30 июня

«Чума подкрадывается к нам», — подумал Дитрих. Она шаг за шагом приближается все ближе, от Берна к Базелю, от Базеля к Страсбургу, теперь повернула к Фрайбургу. Двинется ли она в горы? Болезнь перемахнула Альпы, и вскарабкаться на Катеринаберг будет для нее делом нетрудным.

— Этот Имре доехал до просеки у Церковного сада, — продолжил Манфред, — где столкнулся с отрядом фрайбуржцев, несущихся кентером[248] по направлению к ущелью. Их было около дюжины: купец, судя по накидке, его супруга, служанки и слуги в ливреях, и еще несколько человек. Они бы затоптали коробейника, не поспеши тот оттащить ослов к краю дороги. С одной из навьюченных лошадей упал тюк, когда они проезжали мимо, и купец приказал слуге приторочить груз на место, тогда как сам даже не остановился. Слуга исполнил приказание в величайшей спешке, роняя одеяния и другое добро на землю и подбирая все непослушными пальцами. Имре помог ему закрепить поклажу.

— Скорее, это он дернул за тюк, когда те проезжали мимо, — сказал Клаус, и некоторые присутствующие нервно захихикали.

Манфред даже не улыбнулся:

— Именно тогда слуга сказал ему о чуме и о том, что во Фрайбурге ежедневно умирают сотнями.

— Проверил ли он правдивость этих россказней, мой господин? — настаивал Эверард. — Возможно, человек преувеличивал. Слуги — всем известные лгуны.

Манфред снисходительно посмотрел на него:

— Имре посчитал, что если такой ученый человек, как гильдейский купец, полагает разумным спасаться бегством на восток, то тем большей глупостью будет продолжать ехать на запад. Слуга с вьючной лошадью быстро оторвался от Имре, однако вскоре тот наткнулся на его груз, рассыпанный вдоль дороги в ущелье. Венгр предположил, что из-за неровностей пути поклажа опять отвязалась, а без окрика хозяина слуга на сей раз все бросил и сбежал. Коробейник посчитал, что ткани слишком хороши, и не оставил их валяться, а добавил их к своему товару.

— Я не сомневаюсь, — сказал Клаус, — что тюки упали не без помощи этого мошенника. — Он сказал это слишком торопливо и резко, потирая руки, обводя глазами собравшихся.

— Еще чуть дальше, — мрачно продолжил Манфред, — Имре наткнулся на тело жены купца, лежавшее там, где она свалилась с лошади. Ее лицо посинело и раздулось в агонии, изо рта сочилась черная желчь. При падении она сломала шею.

На сей раз Клаус не нашелся что ответить. Эверард побледнел. Юный Ойген закусил губу. Барон Гроссвальд не пошевелился. Дитрих перекрестился и помолился за незнакомую ему женщину.

— И ее муж не остановился помочь ей? — спросил он.

— Как и слуга. Имре говорит, что из жалости накрыл тело одной из простыней из того узла, не осмелившись ни на что более. Но, — Манфред немного сгорбился в высоком кресле, — я сказал еще не все. Коробейник признался, отчего бежал на запад. Чума пришла в Вену еще в мае, а этим месяцем в Мюнхен, но он молчал из страха, что мы прогоним его.

На сей раз в восклицаниях не было недостатка. Эверард выбранил торговца. Клаус воскликнул, что Мюнхен, в конце концов, находится далеко отсюда, зараза скорее могла направиться на север в Саксонию, нежели на запад в Швабию. Ойген выразил опасение, что болезнь окружает их с востока и запада. Пастор озаботился судьбой евреев, которые отправились туда в сопровождении людей герра.

Барон Гроссвальд, до сих пор безмолвный, повысил голос:

— Болезнь порождается бесчисленными созданиями, слишком маленькими для того, чтобы о них помыслить, и переносящимися различным способом — прикосновением, дыханием, с дерьмом или мочой, даже с ветром. Неважно, в какую сторону он дует.

— Какая глупость! — вскричал Ойген.

— Вовсе нет, — сказал Дитрих, уже слышавший эту теорию от Ганса, равно как и от врача крэнков. — Марк Варрон однажды предположил ровно то же самое в «De re rustica»…[249]

— Это все очень интересно, пастор, — прервал его Клаус высоким, неестественным голосом, — но чума не похожа на остальные недуги и потому может не распространяться так, как заболевания монстров. — Затем обратился к Увальню: — Можете ли вы поклясться, что сказанное вами о своих «маленьких жизнях», верно и для нас? Я не раз слыхал, как ваши соплеменники говорили о различиях между нами.

Увалень махнул рукой:

— Что может быть, то может быть; но, что есть, то будет. У меня иные заботы, чем этот ваш «дурной воздух». Вы выживете или умрете, хотя и отрицаете последнее, тут уж как повезет с «маленькими жизнями». А вот мы можем только умереть. — Из-за бесстрастности тона говорящей головы от его заявления повеяло холодом. Дитрих хотел сказать монстру, что его доказательство неверно, а выведенное следствие неправильно. Что должно быть, будет; но чего не должно, то не обязательно, ибо может измениться по воле Божьей.

Тут Манфред ударил по столу рукоятью своего кинжала. Дитрих заметил при этом, как побелели костяшки пальцев герра.