Эйфория

– Вы похожи на настоящего антрополога-джентльмена. Нужно только… погодите-ка! Стойте! – Она выскочила из комнаты, защищенной москитными сетками, в соседнюю и вернулась со шляпой, трубкой и фотоаппаратом.

– Да бросьте. Здесь слишком темно.

– Нелл, бога ради, он только приехал, – в качестве приветствия бросил со своего места Фен. Выглядел он ужасно, сине-черные круги под глазами, кожа желтая и сморщенная, как у старика. Мокрая от пота рубашка прилипла к груди.

– Но это классика, – возразила она. – Потом он поместит фото на обложку своих воспоминаний.

Она заставила меня спуститься вместе с чемоданом и встать под деревом тамаринда лицом к дому. Подобрала на дороге пальмовый лист и уложила мне на плечи.

– Теперь трубку в зубы.

Я сунул трубку в рот и оскалился, копируя своего дряхлого морщинистого наставника в Чартерхаусе.

– Точно! – Но она так смеялась, что не могла удержать камеру в руках.

– Господи, давай я.

Фен скатился по лестнице и сделал три снимка. Потом мы нахлобучили шляпу на Нелл, всучили трубку и все остальное и сфотографировали ее тоже. Мимо проходил какой-то парень, и Фен крикнул ему, попросил одолжить на минутку его палку и тяжелые ожерелья. Парень нехотя протянул свои вещи и потом озабоченно следил, как Фен с ними позирует.

Нелл была совсем здорова. Насколько я мог видеть, ее язвы зажили, она почти не хромала. Губы у нее были по-детски алые. Диета там определенно ей на пользу: она округлилась, а кожа стала гладкой и блестящей, как мыло. Все время приходилось сдерживать себя, чтобы не прикоснуться к ней, ощутить биение жизни.

– Как ваши воины? – спросил Фен, когда мы вернулись в дом. Но вопрос прозвучал рассеянно, так спрашивает человек, мысли которого поглощены другим, так отец спрашивал меня о школе, когда я приезжал на каникулы, а его голова меж тем была занята клетками или петушиными перьями.

Я сказал, что киона пообещали мне церемонию ваи.

– Невероятно, – удивилась Нелл. – А мы можем пойти?

– Разумеется. – Давно я ничего так не предвкушал.

– Здесь вечеринка закончилась, – вздохнул Фен.

– Вы уже успели его расспросить? – поинтересовался я.

– Фен считает, мы должны действовать осмотрительно, не давить на него, дать ему возможность самому к нам прийти.

– Правда? – Я удивился. “Действовать осмотрительно” совсем не похоже на их обычный этнографический террор. Они всегда работали стремительно и страстно, и естественно было заподозрить, что они мне лгут, и я устыдился этой мысли.

Мы уже вернулись в дом, Фен разливал выпивку, ферментированный сок нони[35].

– Не то чтобы у нас был выбор, – хохотнул он.

– Меня он прогнал, велел убираться.

– Ему нужно дать время, – сказал Фен. – Сейчас мы для него ассоциируемся с рудниками.

– Ему нужно поговорить об этом с нами, с людьми, которые понимают, через что он прошел.

– Нелли, ты понятия не имеешь, через что он прошел.

– Разумеется, имею. Он был бесправным рабом, жертвой западной алчности.

– Где именно? На какой шахте? Как долго? Мы знаем только про три месяца. И про парня по имени Бартон, управляющего “Эди Крик”. А он неплохой человек и ведет дела вполне достойно, если Ксамбун работал там.

– Но по моим подсчетам он отсутствовал больше трех лет. У Малун корзина с узелками…

– Узелки! – Фен обернулся ко мне: – Когда мы здесь появились, у нее была уже половина узелков от нынешнего количества. Невозможно подсчитать, как давно он в действительности отсутствовал.

– Бартон вовсе не славный парень. Он устраивает крокодиловые вечеринки, Фен. (Я не понимал, о чем это она.) Он ставит на крокодила, а его слуги погибают.

– Чушь, и ты это прекрасно знаешь. Кстати, Бэнксон, а что в этом сундуке? В прошлый раз, кажется, у вас и рюкзака с собой не было.

– Минтон привез почту, и у него было кое-что для вас.

Я щелкнул замками. Пять писем, адресованных Фену, я сунул в боковой карман. Остальное пространство занимала почта Нелл – сто сорок семь конвертов.

– Шайлер Фенвик, – протянул я тоненький сверток. – Простите, дружище.

– Не переживайте. Я привык.

Как и она, видимо. Ни намека на потрясение или восторг, которых я ожидал, не было; с деловым видом она принялась сортировать корреспонденцию: семейное налево, рабочее – направо, от друзей – посередине. Почти не размышляя, лишь короткий взгляд на обратный адрес – и письмо ложится в нужную стопку. Иногда имя на конверте вызывает улыбку, но, кажется, всякий раз она ждала кого-то другого. Фен свои письма унес в кабинет и распечатывал их за столом.