Эйфория

Там, где дома заканчивались, дорога разветвлялась на три: прямо – в соседнюю деревню, налево – к воде, а третья вела направо, на женскую сторону. На этом перекрестке, впереди, я заметил под деревом две фигуры, мужчину и женщину. Они не касались друг друга. Не будь я уверен в обратном, запросто мог бы подумать, что мужчина – белый, и не потому что разглядел цвет кожи, неразличимый в сгустившейся темноте, но по тому, как он стоял, грузно и мрачно ссутулившись. Подойдя ближе, я понял, что они ссорятся. Девушка лепетала жалобно и умоляюще, а мужчина, заметив меня, двинулся было навстречу, но резко остановился. Обернувшись, бросил что-то девушке, и они вдвоем быстро свернули на женскую сторону. Ксамбун. Это был Ксамбун. Направившись ко мне, он явно принял меня за Фена.

А я пошел на берег. Никого, озеро неестественно отступило, мелея. Лежащие в ряд каноэ, включая мое, далеко от кромки воды. Церковные скамьи Фена. Неужели он начал беседы с Ксамбуном потихоньку от Нелл? Я бродил туда-сюда, потом долго стоял на одном месте, что-то заползло мне в штанину снизу, и я злобно вытряхнул это. Скорпион. Я с силой наступил на него и с наслаждением услышал хруст хитина. А потом почти бегом вернулся к их дому. Лампы все еще светились. Я взялся за ступеньку лестницы и тут различил голоса. Тихонько отошел под дом, чтобы ничего не упустить.

– Я же вижу, Нелл. Это происходит прямо у меня на глазах, я слышу это в твоем голосе, кожей чувствую. Я ничего не выдумываю.

– Именно этим ты и занимаешься. Потому что ты мужчина северного типа. Ты хочешь держать людей под контролем, под замком. Любой серьезный разговор с другим человеком и…

– О, – перешел он на фальцет, – “вы южный тип, и я тоже южный тип, а он дерьмо”. Знакомо. На его месте был я три года назад. А теперь я – Хелен на той гребаной набережной.

– Ты все экстраполируешь…

– Совершенно верно. Я экстраполирую, Нелл. И делаю это блестяще, поскольку я профессиональный ученый. И вся эта красивая затея нужна лишь для того, чтобы вы двое трахались прямо у меня на глазах.

– Это просто смешно, и ты это знаешь.

– Я никогда не буду одним из твоих бывших, Нелли.

– Прекрати.

– Я не…

– Я серьезно.

– Пошла ты к черту, Нелл.

Когда я вошел, Нелл разглаживала листы с нашими заметками. На меня она не смотрела.

– А, вот и вы, – произнес Фен.

– Я собираюсь вздремнуть, – сообщила Нелл.

Я тоже валился с ног, но хотел как можно дольше не дать ему возможности лечь рядом с ней. Я налил нам выпить и сел на диван, лицом к их спальне. Нелл забрала с собой лампу, какое-то время еще что-то записывала, лежа в кровати, потом задула пламя. Фен наблюдал, как я наблюдаю за ней. Было слишком темно, чтобы что-то разглядеть, но я уже знал ее, я знал, как выглядит ее грудь, изгибы ее спины, округлости ягодиц и припухлости голеней. Я знал трещину в ее колене, шрамы на коже и на маленьких пальчиках ног.

Он рассказал о письме, которое получил от приятеля из Северной Родезии. У этого приятеля украли башмаки, и целую деревню отрядили на поиски. Это была длинная нудная история, в финале которой башмаки оказались в хоботе слона, и Фен рассказывал отвратительно.

– Забавно, – прокомментировал я.

– Да просто бред, – отозвался он. Но ни один из нас даже не улыбнулся.

Когда он встал, чтобы идти спать, я сообщил, что утром уеду. На самом деле я намеревался сбежать, как только они уснут. Для нее будет более безопасно, решил я, если я не буду болтаться рядом и бесить его.

– Нет, – он опустился обратно на диван, – нет. Вы не можете уехать.

– Почему же?

– Вы нужны мне здесь. Вы нужны нам обоим. Мы должны дальше работать над теорией.

– Я вам не нужен для этого. Личностный анализ – не моя область.

– Я не могу сейчас объяснить… – Понизив голос, он покосился в сторону спальни. – Но вы должны остаться. Простите меня. Я… – Он спрятал лицо в ладонях, потом с силой вцепился в волосы. – Я вел себя чудовищно. Я сейчас весь как натянутая струна. Задержитесь всего на один день. На полдня. Поедете завтра после обеда. Прошу вас.

И, наивный эгоистичный болван, я согласился.

23

21/3 Мозги пылают. Мы будто бы обнаруживаем самих себя, открываем себя, счищаем с себя наносное, слой за слоем, как старую краску. Пока не могу об этом откровенно написать. Не понимаю. Знаю только, что когда Ф оставляет нас наедине и мы с Б разговариваем, я чувствую себя так, будто впервые в жизни произношу – и слышу – абсолютно искренние слова.

24