Эйфория

Потом она занялась с другой группой детей, а потом со следующей. Они каким-то образом понимали, что нужно просто немного подождать и ее внимание обязательно достанется всем, потому никто не мешал, когда она занималась с другими детьми. Бани постоянно приносил лакомства, поддерживая всеобщее бодрое настроение. Я наблюдал за происходящим со своего места за столом, пока, после беседы с неким стариком, Нелл не подозвала меня и не спросила, знаю ли я о церемонии болунта. Я не знал. Она сказала, что, по-видимому, это нечто вроде ваи. И этот старик, Чанта, однажды видел такой ритуал. Его мать из племени пинлау.

– Никогда не слышал, чтобы у пинлау или еще у кого-то были обряды типа ваи.

– Он был совсем маленьким мальчиком, когда видел это.

– Сколько ему было?

Нелл перевела вопрос. Старик покачал головой. Она повторила.

– Он думает, лет пять или шесть.

Я попытался прикинуть, сколько лет назад это было. Для местного жителя мужчина на редкость стар, лицо морщинистое, стянутое к центру, мочка левого уха лежит почти горизонтально на здоровенной шишке, выросшей на челюсти. Лысый, беззубый, на каждой руке осталось всего по два пальца, ему должно быть уже за девяносто. Старик сразу понял, что хотя слова произносит Нелл, но вопросы исходят от меня, и, отвечая, смотрел прямо мне в глаза. Взор ясный, никакой глаукомы, часто ослепляющей туземцев, даже детей.

– Это особая церемония?

– Да.

– Ее часто проводят?

– Я видел очень мало, – перевела Нелл. Она задала не мой вопрос, а спросила, что он видел. Я улыбнулся, она пожала плечами. Спросила еще раз.

Он не знал. Нелл напомнила, что так нельзя отвечать. Она наложила табу на такой ответ.

– Я помню совсем маленькие вещи.

– Какие маленькие вещи ты помнишь?

– Я видел юбку своей матери.

– Кто надел юбку твоей матери?

Чанта вдруг смутился.

– Скажите ему, что это обычное дело, – предложил я. – Скажите ему, что у киона это нормально.

Она передала мои слова, и Чанта озадаченно переводил свой ясный взгляд с нее на меня, решив, что мы шутим.

– Скажите, что это правда. Скажите, что я два года прожил с киона.

Недоверие только выросло. Он готов был отказаться от сказанного.

Нелл тщательно подбирала слова. Она говорила очень долго, то и дело указывая на меня, будто на учебную доску в лекционном зале. Временами переходила то на суровый, то на торжественный, то едва ли не на почтительный тон.

– Я видел своего отца и своего дядю в неправильной одежде, – проговорил он наконец.

– Можешь описать?

– Бусы из ракушек каури, перламутровые ожерелья, пояса, юбки из листьев. Такое носили девушки. В те времена.

– И что они делали в такой одежде, твои отец и дядя?

– Ходили по кругу.

– А потом?

– Продолжали ходить.

– А что делали люди, которые на них смотрели?

– Они смеялись.

– Они думали, это смешно?

– Очень смешно.

– А потом?

Он начал было говорить, но замолк. Мы уговорили его продолжить.

– А потом из кустов вышла моя мать. И моя тетка, и двоюродные сестры.

– А они как были одеты?

– Косточки в носу, краска, глина.

– Что они раскрасили?

– Лица, и грудь, и спину.

– Они были одеты как мужчины?

– Да.

– Как воины?

– Да.

– На них еще что-то было?

– Нет.

– Что еще они делали?

– Остальное я не видел.

– Почему?

– Я ушел.

– Почему?

Молчание. В глазах его дрогнула влага. Это явно было печальное воспоминание. Я подумал, что нам лучше остановиться.

– Что было надето на женщинах? – еще раз спросила Нелл.

Он молчал.

– Что было на женщинах?

– Я уже сказал.

– Разве ты все сказал?

Тишина.

– Они сделали что-то, что тебя огорчило?

– Пенисы из тыквы, – прошептал он. – У них были пенисы из тыквы. И я убежал. Я был маленький глупый мальчик. Я не понимал. И убежал.

– Женщины киона тоже такое на себя цепляют, – сказал я. – Это бывает очень странно и неприятно.

– Киона? – с облегчением переспросил Чанта. А потом засмеялся, прямо захохотал.

– Что тут смешного?

– Я был глупым мальчишкой. – И опять зашелся смехом. – У матери был пенис из тыквы, – радостно взвизгнул он, и лицо его совсем сплющилось, превратившись в пару влажных глаз над изгибом черных десен. Тело его будто освободилось от огромного давнего напряжения.

Нелл смеялась вместе с ним, а я не понимал, что сейчас произошло, кто именно задавал вопросы, на чьи вопросы ответили, как мы сумели вытянуть из него эту историю, хотя он определенно не желал ничего рассказывать, он ведь хранил эту тайну всю свою жизнь. Болунта. Они хотят поведать нам свои истории, сказала она однажды, только не знают как. У меня за плечами были годы учебы и годы полевой работы, но настоящее образование, метод настойчивых расспросов, который я применял на протяжении всей последующей научной деятельности, я получил именно тогда, с Нелл.

После обеда она собрала свою сумку.

– Пойдете по домам?

– Сегодня ненадолго. В соседние деревни не пойду, только в женские дома.

– Не стоит из-за меня менять свои планы. Я отыщу Канупа, поброжу с ним немного.

– Мне очень стыдно за Фена. Что он сбежал с вашим каноэ. И вы тут застряли.

– Я вовсе не застрял. Если бы я действительно хотел уехать, то нанял бы кого-нибудь отвезти меня. – Я невольно покраснел от собственной честности.