Нечеловеческим усилием разлепив веки, Хилон обнаружил Алкеада за странным занятием. Сидя на камне и что-то насвистывая под нос, леванец, одетый лишь в зелёный хитон, помешивал бурлящую жидкость в закопчёном котелке. Задумываться о происходящем было некогда: носа достиг тяжёлый, духовитый запах варёного мяса. Внутренности тут же скрутило, в горле появился отвратительный железный привкус. С ужасом думая, не был ли отравлен снова, Хилон кое-как встал на колени и тяжело, надрывно опорожнил желудок под удачно подвернувшийся куст.
– Г-где... – прошептал он. Боль пульсировала в голове, будто собираясь разорвать череп изнутри, язык, шершавый и распухший, еле ворочался во рту. Хилон почувствовал, что чья-то рука легла ему на затылок, в его губы втиснули горлышко фляги, и прохладная солоновато-шипучая вода увлажнила пылающий от сухости рот.
– Эссентунский родник, – Алкеад осторожно отнял он губ Хилона флягу. – Место, известное всем, кто любит перебрать неразбавленного. Говорят, тут Сагвенис, напившись допьяна, выронил Миртовую булаву, и из дыры в земле забил этот ключ. Самое полезное питьё при твоём недуге. Пирушка-то, кажется, удалась на славу.
Хилон осмотрелся. Они находились на густо поросшем кустарником холме, нависающем над живописной рощицей подле храма. Освещённый не по-осеннему ярким солнцем пейзаж выглядел умиротворяюще, но собственный вид занимал сейчас Хилона куда больше любых красот. Испачканая вином и едой одежда, засохший венок, одна сандалия порвана, другая вообще отсутствует. Нет сомнения, под глазами синяки, борода грязная, а волосы спутаны колтуном – отличный вид для философа, призывающего к умеренности и здравомыслию. От стыда хотелось провалиться под землю.
– Боги, это чудовищно... – простонал Хилон.
– Наоборот! По тебе видно, что ты на славу почтил Шумного и явил пример подлинного благочестия. Ну и, поверь мне, многие после встречи с ним выглядят куда хуже, – Алкеад было снова рассмеялся, но, спохватившись, кинулся к своему котелку и осторожно снял его с огня. – Гарпия! Едва не прозевал!
– Что это?
– То, что тебе сейчас необходимо. Вино Шумный подарил людям первым делом, а суп из ляжек козлёнка и коровьего желудка – сразу после, ибо любил людей и хотел избавить их от страданий. Жрецы готовят этот суп для гостей – знают, чем дело всегда заканчивается. Он так и называется: благочестивый. Сейчас добавлю петрушки с кориандром, и готово. А потом нужно сразу выпить крепкой виноградной настойки на мойранском зоире, нам её тоже дали.
– Я не буду пить... – при мысли о вине, Хилон содрогнулся, на губах снова появился тошнотворный привкус.
– Подобное, друг мой, лечат исключительно подобным, – полного сил, выспавшегося и жизнерадостного леванца состояние Хилона откровенно забавляло. – Но сперва поешь, чтобы заработал желудок.
Не ответив, Хилон бездумно уставился в землю. Таинство... Они говорили, он говорил – что-то важное, что-то необходимое, что-то, что вспоминается смутно, точно сон, и так же, как сон, ускользает с каждым мгновением, не оставляя в памяти ничего кроме зыбкого ощущения.
– Мне нужно срочно записать... – сказал он. – Можешь найти папирус или что-то?
– Вот истинный философ! – рассмеялся Алкеад. – Обычный человек после попойки просит воды и лекарство от головной боли, а ты принадлежности для письма!
– Пожалуйста, Алкеад, прошу... Мне очень надо.
– Ну ладно-ладно, внизу Дилейская роща, там всегда гуляют учителя с учениками – может у кого найдётся доска для письма. Ты пока ешь, его едят горячим, а я схожу.
– Спасибо, – прошептал Хилон, осторожно принимая деревянную миску и делая глоток. Обжигающий, жирный суп действительно был даром богов: тошноту сняло как рукой и даже голова, кажется, стала болеть меньше. – Быстрее, Алкеад, пожалуйста, быстрее...
– Всё, уже бегу!
Он и впрямь побежал вниз по склону, легко и ловко перескакивая через изгибы тропинки. Проводив его взглядом, Хилон отставил миску. Разровняв рукой землю, он подобрал сухую веточку дрожащей рукой написал: «Что такое пророчество? Предвидение будущего? Если я брошу яблоко, оно упадёт на пол. Считать ли это пророчеством?».
Глава XX
Сгибаясь под тяжестью своей ноши и не обращая внимания на удивлённые взгляды встречных, Эол добрался до заднего входа храма Даяры и, боком толкнув дверь, ввалился в увешанную пучками сухих растений комнату, недавно служившую жильём покойной Горго. За время его отсутствия запах изменился: вместо душистой травяной пряности пахло чем-то кисловато-тухлым, не слишком приятным. Эол громким стуком поставил полое бревно на дощатый пол.
– Принёс? – спросила Кинана, не оборачиваясь. Всё её внимание поглотил ковшик с тёмной жидкостью, закипающей на масляной горелке. Подле царицы, на столе, на лавке и даже на полу, помещалось множество сосудов, трав и порошков, добытых в закромах покойной жрицы, а также кувшин масла и ведро с извёсткой.
– Да, госпожа, – сказал Эол. Только теперь он увидел, что к царице присоединился Белен. Вид келенфиянин имел недовольный.
– Боги, царица, зачем тебе понадобился улей? – спросил келенфиянин.