Яркий пример такого вневременного совпадения приведен в рассказе Уэллса: «Случай с глазами м-ра Девисона». Англичанин, работающий в своей лаборатории в Лондоне, поражен шаровидной молнией, влетевшей в окно. Он ослеп, натыкается на стены и в то же время видит солнечный остров, чаек, песок и бушующее море. Зрение его переместилось на 180 % и находится у антиподов в южном полушарии. С тех пор он видит два зрительных мира, перекрывающих друг друга: 1) Лондон и 2) Остров на Тихом Океане. Днем, с лондонского утра до лондонского вечера, старый зрительный мир сильнее и ярче, а новый ощущается, как некий туман, как отпечаток недопроявленного негатива. Но с лондонского вечера лондонский зрительный мир бледнеет, а тихоокеанский усиливается и к полночи обращается в полную зрительную иллюзию. Лондонский мир, в свою очередь, бледнеет до степени тумана. Ночью пациент не может ходить по городу, его водят под-руки. Двойственные зрительные ощущения причиняют немало неожиданных явлений. Вот пациент спустился, под-руку со спутниками, в низко расположенную часть Лондона. Ему одновременно кажется, что в тихоокеанском кругозоре он опустился под воду и идет в глубине, как будто водолаз. Навстречу плывет огромная акула. Он разрезает ее пополам, как бесплотную тень и проходит дальше. Ибо болезнь его только зрительная, а телесное его бытие в остальных отношениях попрежнему находится в Лондоне. Дальше попадается другое видение, затонувший корабль. На носу, на палубе, трупы матросов, изведенные рыбами. Оно тоже наплывает на больного, как яркая галлюцинация, и, совершенно бесплотное, проносится дальше.
Мы имеем, таким образом, два трехмерных зрительных коллективных восприятия жизни, которые совпадают в каком-то неизвестном, но вневременном порядке.
Время, исключенное здесь — это как раз то время, которое было бы необходимо, чтобы в естественном порядке перейти от одной зрительной картины к другой. Ибо в реальном бытии эти картины разделены определенным протяжением пространства. Но это пространство, разделяющее их и подлежащее преодолению, в данном случае становится временем. Это — четвертое измерение пространства, расстояние пространства, превращенное во время и ощущаемое, как таковое. И в данном случае оно отбрасывается прочь и две трехмерности просто налегают друг на друга.
Первобытное познание религии переполнено такими сосуществованиями бытия, трехмерными порознь, но покрывающими друг друга в каком-то вневременном порядке.
Мыши, например, обитают на нашей земле. Но где-то существует особая мышиная область. Там эти самые мыши живут в какой-то иной ипостаси бытия. Имеют жилища, запасы, орудия, утварь, справляют обряды, приносят соответствующие жертвы. Земной шаман попадает в эту область. Старуха больна горлом. На нашей земле это — мышь, которая попала в соломенную пленку (силок), поставленную нашими земными ребятишками. Можно лечить ее двояко. Или врачевать ее шаманством
Мы видели, что золото, данное феями, попав в наш мир, точно также обращается в вялые листья. Есть и обратные случаи, когда малоценные предметы, данные феями, попав в наш мир, обращаются в золото. В Гоголевском рассказе «Пропавшая грамота» даже простые игральные карты в руках у ведьмы выглядят шестерками и семерками, а попав в руки казака и окрещенные, в виде заклинания, превращаются в тузов и королей. Конечно, это адские карты, с «того света», попавшие в наш мир.
Между прочим, по поводу этого странного соотношения двух миров новейший английский фольклорист Мак-Кулох говорит следующее: «„Царство фей“ часто представляется, как некая область четвертого измерения, перекрывающая и проникающая наш собственный мир. В других случаях царство фей представляется, как особый потусторонний мир, расположенный где-то под землей или под водой, или на каких-то отдаленных островах»[12]
.В сущности говоря, оба эти представления, область четвертого измерения и особый «потусторонний» мир покрывают друг друга.
В приведенном мною примере мыши и вся их собирательная жизнь имеют две ипостаси, две формы бытия, раздельные одна от другой, но вместе с тем существующие рядом в какой-то постоянной связи. Та же самая мышь существует здесь и существует там. Она и раздельна, и двойственна, и в то же время это одно нераздельное, тождественное бытие.
С этой точки зрения становится понятно, как одно и то же существо может пребывать одновременно в двух разных местах, т.-е. собственно говоря не