Её имена (сборник)

«Речь моя так любит тебя, вся светится…»

Речь моя так любит тебя, вся светится,
а с другими – пятку волочит, клюет носом.
Легкие лестницы
нас кружили. Из рукава воздуха
вынешь фразу,
а ты подхватишь, минуя триста сорок одну
страницу, несуществующую, и мир создан.
Думаешь, за это тебя люблю?
Трудный вопрос. Счастье у нас речевое,
что ему стоит сердце вырвать
мое, твое? Ничего.
И разойдемся мирно,
вроде души и тела,
слов не найдя тому,
что в нас не умело
дышать иначе,
минуя триста сорок одну…
Ты ведь смогла? Значит,
и я смогу.

«Где же ты, почему ты молчишь?…»

Где же ты, почему ты молчишь?
Надо идти, говоришь, ту жизнь,
которая под ногами, чтоб не упасть,
ведь и так ее нет, как земли.
Я оглох от молчания. Надо
идти. У того, что меж нами,
нет могилы. Как у Паганини.
Ветерок заголяет останки.
Ветерок и слова. Мы и внешне
немного похожи, если вместе
сложить наши лица, на него,
и особенно ты, да, Николо?
Ну не то чтобы нет, сорок лет
из могил вынимали его,
опуская в другие. Истлело
всё, кроме лица. Перед смертью
его голос покинул, тишина
исповедалась. Почему
ты молчишь? Надо жить.
Эта музыка ходит за нами,
как тихий и зоркий горбун,
и разверсты могилы,
как футляры без скрипок.

«Что происходит с нами? Только следы, следы…»

Что происходит с нами? Только следы, следы,
только песок, песок, змейки сыпучие слов, смертей.
Это не путь – узор на зеркале. Вытри. Из пустоты,
как грудничок у сердца, видишь ли ты меня?
Видишь – как, перевернуты, тянутся к нам те,
кем мы с тобою были, мертвых не хороня.
Вижу ли я? Нет, не глаза это. Кто я, чтоб их иметь?
Можешь воткнуть иголки, как в подушечку для шитья.
Сердце за рукоять держит не кровь, а плеть.
Я тебя чувствую – ежеминутно: семьдесят пять —
пульс. Вытри себя, меня – и проступит она, любовь.
Ой ли. Холодом веет от наших душ. Наломали дров?
Будет им обогреться на свете том.

«Пришла средь ночи, без лица, и постелила…»

Пришла средь ночи, без лица, и постелила
в углу себе. Но не легла, всё семенила
от стены к стене, и тоненько так дула,
как на раны, на них и сквозь меня.
Пришла, и всё. Сказать не может,
предутренним прерывистым мелком
начертана, лишь кружит, крошит, мажет,
и стихнет вдруг, дрожит. Как не тревога.
Как не во тьме дорога, и запорошен дом.

«А помнишь, как мы отправились в Вайташваранкоил…»