Знаешь, что вспомнил,глядя на детский волчок в ладони?Как на острове том,о котором не знали, что это остров,мы весь день переправу искалипосле ночевки в джунглях.Шли вдоль берега, пекло такое,что камни в песке дымились,а река изводила их пением горловым.Ты, сознанье терявшая от жары,чтоб не выдать себя —за улыбку держалась, тихонечко пела.Пара стройных оленей,стоявших в тени на другом берегу,всё глядела на нас как на пару.И я обнял тебя,и в свои очертаньяты так мило не попадала в объятьях моих.И блуждающий слон из полуденной чащи,в нашу сторону вытянул хоботи как будто перекрестил.А потом, когда (не) опустились на землю,было чудо нам. Да? Но об этом – молчок.Мир, как детский волчок,укатился, качнулсяи лег на бочок.
«Я понять не могу…»
Я понять не могу,как ты можешь,натыкаясь на каждом шагуна жизнь, на погоду, на чашку, на кожусвою, на слова – те что мы, те что нас…Это, знаешь, как ангелов резать на скотобойне.А они потом, за стеной, опять собираются – из крови, из узнаванья тебя, из прощального взгляда, из всего, что есть ты, из всего, кем мы были с тобой, и снова идут под нож.Я понять не могу, как ты с этим живешь.Не даешь себе чувствовать, видеть?Просто проходишь сквозь,как проходят мертвые сквозь живых?Но за спинами тянутся эти нити,кость разматывая, понимаешь, кость —на нити, когда нет уж ни тех, ни других.С кем же ты говоришь, с кем они,эти ожоги-бабочки, отшелушенные от слов?Что с глазами твоими в этой сиротской теменисчастья, когда по зрачку оно вдруг полоснет?Что с ладонями-поводырями,за которыми всё так беспомощно стало,и не знает, что делать с дарами и сердцапустыми дворами. Упалалюбовь и разбилась – о детство.Ну, значит, живешь ты, хотя и не трудно понять —и где ты, и с кем ты —жена и другое, и наше с тобой всё на свете, и мать —но я не могу. А ты помнишь, индусы-аскетыв бидончиках носят свой личный огонь,и он навсегда, как дыханье. В плохуюпогоду его можно трогать рукой.И судьбой. И губами, как я. Называется дхуни.
«Я так любил писать с тобой с голоса, кто бы знал…»